Онлайн чтение книги аноним. повесть о тверском отроче монастыре. Электронные публикации

После великого жестокого пленения русского минуло 34 года.

Сей блаженный, приснопамятный и боголюбивый великий князь Михайло бысть сынъ великого князя Ярослава, внук же великого князя и блаженнаго Всеволодичя, скончавшагося нужною смертию въ Ордѣ за крестьяне. Роди же ся от блаженныя, въистину от преподобныя матери, великие княгини Ксении; его же святая та и премудрая мати въспита въ страсѣ Господни и научи святымъ книгам и всякой премудрости.

Блаженный, приснопамятный и боголюбивый великий князь Михаил был сыном великого князя Ярослава, внуком же великого князя блаженного <Ярослава> Всеволодича, скончавшегося тяжкою смертью в Орде за христиан. Родился же он от блаженной, воистину преподобной матери, великой княгини Ксении; и воспитала его святая та и премудрая мать в страхе Господнем и научила святым книгам и всякой премудрости.

Князящу же ему в вотчинѣ своей въ Тфери, преставися великий князь Андрѣй въ Тфери, благослови его на свой стол, на великое княжение, сего христолюбиваго великого князя Михаила, емуже по старѣйшинству дошелъ бяше степени великого княжения. И поиде въ Орду къ царю, якоже преже бывши его князи имѣаху обычай тамо взимати княжение великое.

Когда княжил он в вотчине своей в Твери, преставился великий князь Андрей в Твери, благословив на своей стол, на великое княжение христолюбивого великого князя Михаила, которому по старшинству дошел черед великого княжения. И пошел он в Орду к царю, ибо и прежде его бывшие князья имели обычай принимать там великое княжение.

В то же время сыновецъ его князь Юрий поиде въ Орду же. Бывшу ему в Володимере, блаженный и приснопамятный митрополит Максимъ всея Руси со многою молбою браняше ему итти въ Орду, глаголя: «Азъ имаюся тебѣ съ княгинею, с материю князя Михаила, чего восхочешъ изъ отчины вашея, то ти дасть». Он же обещася, рекъ: «Хотя, отче, поиду, но не ищу княжения великого».

В то же время племянник его князь Юрий пошел тоже в Орду. И когда был он во Владимире, блаженный и приснопамятный митрополит всея Руси Максим со многими мольбами, запрещая ему идти в Орду, говорил: «Я тебе порукой буду, с княгинею, с матерью князя Михаила, — чего захочешь из отчины вашей, то тебе и даст». И он пообещал <ему>, сказав: «Хотя я, отче, и пойду, но не стану искать великого княжения».

И бывшу ему во Ордѣ, не хотяше добра роду крестьяньскому дияволъ вложи в сердце князем татарьским свадиша братию, рекоша князю Юрию: «Оже ты даси выход болши князя Михаила, тебѣ дамъ великое княжение». Тако превратиша сердце его, нача искати великого княжения. Обычай бѣ поганых, и до сего дни — вмещущи вражду между братьею, князи русскими, себѣ многия дары взимаютъ.

И когда был он в Орде, не хотящий добра роду христианскому дьявол вложил в сердце князьям татарским <мысль> столкнуть братьев, и сказали они князю Юрию: «Ежели ты даешь дани больше князя Михаила, то будет тебе великое княжение». Так обратили они сердце его, и начал искать он великого княжения. Таков обычай поганых и до сего дня, — посеяв вражду между братьями, князьями русскими, себе многие дары они принимают.

И бывши прѣ велицѣ между има, и бысть тягота велика в Руси за наша беззакония и съгрѣшения. О том рече пророкъ: «Аще обратитеся ко мнѣ и останетеся от злобъ ваших, то вложу любовь княземъ вашим, аще ли не останетеся злаго обычая вашего, ни покаетеся от многих беззаконий своих, всякою казнию покажню вас». Но милостию пречистыя Богородица и всѣх святых прииде благовѣрный великий князь Михайло и посаженъ бысть на столѣ дѣда и отца своего у святѣй Богородици в Володимере блаженым и преподобным Максимом, митрополитомъ всея Руси.

И была распря великая между ними, и была тягота великая на Руси за наши беззакония и прегрешения. О том сказал пророк: «Если обратитесь ко мне и оставите злодеяния ваши, то вложу любовь <в сердца> князьям вашим, если же не оставите злой обычай ваш, не покаетесь во многих беззакониях своих, всякими карами накажу вас». Но милостию пречистой Богородицы и всех святых пришел благоверный великий князь Михаиле и посажен был на столе деда и отца своего у святой Богородицы во Владимире блаженным и преподобным Максимом, митрополитом всея Руси.

И князившу ему лѣто в великомъ княжении, и сѣде инъ царь, именем Озбякъ. И видѣ Богъ мерьскую вѣру срацинскую, и оттолѣ начаша не щадити рода крестьяньска, якоже бо о таковых рекоша царския дѣти, въ плѣну в Вавилонѣ сущии, глаголаху: «Предасть ны в руцѣ царю немилостиву, законопреступну, лукавнѣйшу паче всея земля». Егда бо Господь Титу предасть Иерусалимъ, не Тита любя, но Иерусалимъ казня. И паки, егда Фоцѣ преда Царьград, не Фоцу любя, но Царьград казня за людская прегрешения. Еже и си нас дѣля бысть за наша согрѣшения. Но мы бывшее възглаголемъ.

И когда прокняжил он год на великом княжении, воцарился <в Орде> другой царь, именем Узбек. И увидел Бог мерзкую веру сарацинскую; и от того времени не стали <татары> щадить рода христианского, как говорили о подобном царские дети, бывшие в плену в Вавилоне: «Предал нас в руки царю немилостивому, законопреступному и лукавейшему на всей земле». Ибо когда Господь предал Титу Иерусалим, <сделал он это>, не Тита любя, но Иерусалим казня. И опять же, когда Фоке предал он Царьград, <сделал это>, не Фоку любя, но Царьград казня за людские прегрешения. Так же и с нами это было за наши согрешения. Но мы расскажем о том, что случилось.

Оттоле нача быти вражда между князема сима, а еще сваристася многажды миръ межю собою, но врагъ дияволъ паки рать въздвизаше. И паки бывшимъ княземъ во Ордѣ, бывши прѣ велице межю има; оставиша Юрия у себя въ Ордѣ, а князя Михаила отпустиша в Русь. И минувшу лѣту, паки безаконнии измаилтяне, не сыти суще мздоимьства, егоже ради желааше, вземши многое сре бро, и даша Юрию великое княжение, и отпустиша с ним на Русь единого от князь своих, беззаконнаго треклятаго Кавгадыя. Блаженный же великий князь Михайло срѣте его с вои своими, послалъ князю Юрию, рекъ: «Брате, аже тебѣ далъ Богъ и царь великое княжение, то азъ отступлю тебѣ княжения, но в мою оприснину не въступайся». Роспустя вои свои, поиде в вотчину свою з домочадци своими.

От того времени началась вражда между князьями этими, и еще заключали мир между собою многажды, но враг дьявол снова подымал рать. И когда опять были князья в Орде, была распря великая между ними; и оставили <татары> Юрия у себя в Орде, а князя Михаила отпустили на Русь. И прошел год, и снова беззаконные измаильтяне, ненасытившиеся от мздоимства, одного <богатства> желающие, получив много серебра, дали Юрию великое княжение и отпустили с ним на Русь одного из князей своих, беззаконного треклятого Кавгадыя. Блаженный же великий князь Михаиле встретил его с воинами своими, и послал ко князю Юрию и сказал: «Брат, если тебе дал Бог и царь великое княжение, то я уступлю тебе княжение, но в мою землю не вступай». И, распустив воинов своих, пошел в свою вотчину со своими домочадцами.

Паки не престаетъ дияволъ, желаетъ кровопролития, еже сотворися за грехи наша. Прииде князь Юрий ратию ко Тфери, совокупя всю землю Суздальскую, и с кровопийцем с Ковгадыемъ множество татаръ, и бесерменъ, и мордвы, и начаша жещи городы и села. И бысть туга и скорбь велика, поимающе бо мужи, мучиша разноличными ранами и муками и смерти предаяху, а жены ихъ оскверниша погании. И пожгоша всю волость Тверскую и до Волги, и поидоша на другую страну Волги, в той странѣ то же, хотѣша сътворити.

И снова не унимается дьявол, желает кровопролития, что и случилось за грехи наши. Пришел князь Юрий войной на Тверь, собрав всю землю Суздальскую, а с кровопийцем Кавгадыем множество татар, и бусурман, и мордвы, — и начали жечь города и села. И была скорбь и печаль великая, ибо хватали они мужчин и мучили, нанося им различные раны, и смерти предавали, а их жен осквернили, поганые. И сожгли всю волость Тверскую до Волги, и пошли на другой берег Волги, и хотели в той стороне то же сотворить.

Блаженный же великий князь Михайло призвавъ епископа своего, и князи, и бояре и рече имъ: «Братие, видите, княжения отступился есмь брату моему молодшему, и выход далъ есмь, и се над тѣмъ, колика зла сътвориша в отчинѣ моей, аз же терпях имъ, чаяхъ, убо престанет злоба сия. Наипаче вижю, уже головы моея ловят. А нынѣ не творюся, в чем ему виноватъ буду или в чем виноватъ, скажите ми». Они же, яко единѣми усты, съ слезаами рекоша: «Господине, правъ еси во всемъ пред сыновцемъ своим. Тако въ смирение сотворил еси, се взяша всю волость твою, а на другой странѣ в отчинѣ твоей то же хотятъ сотворити. А нынѣ, господине, поиди противу имъ, а мы за тебя хотимъ животом своимъ». Блаженный же великий князь Михайло такоже съ многимъ смирениемъ рече: «Братие, слышите, что глаголетъ святое Евангелие: иже аще кто положит душу свою за други своя, велик наречется въ царствии небеснемъ. Нам же не за единъ другъ, ни за два положити душа своя: селико народа в полону, и инии избиени суть, жены же и дщери ихъ осквернени суть от поганыхъ; а нынѣ мы, иже за толика народа положим душа своя, да вменится намъ слово Господне въ спасение».

Блаженный же великий князь Михайло, призвав епископа своего, князей и бояр, сказал им: «Братия, видите, уступил я княжение брату моему младшему, и дань дал; и после того сколько зла сотворили в отчине моей, я же терпел это от них, чаял, что прекратится злодеяние это. Теперь же вижу, уже головы моей они хотят. И ныне я не скрываюсь, в чем пред ним виноват был или в чем сейчас виноват, скажите мне». Они же, словно едиными устами, со слезами сказали: «Господин <наш>, прав ты во всем пред племянником своим. Ты так в смирении все сделал, а он взял всю волость твою, и на другом берегу в вотчине твоей то же хотят сотворить. Ныне же, господин, пойди против них, а мы за тебя хотим жизнью своей постоять». Блаженный же великий князь Михайло так же со многим смирением отвечал: «Братия, слышите, что гласит святое Евангелие: “если кто положит душу свою за ближних своих, великим наречется в царствии небесном”. Нам же не за одного человека, не за двоих положить души свои: столько народа в полоне, а кто убит насмерть, жены же их и дочери осквернены погаными; и ныне нам, за столько народа положившим души свои, вменится слово Господне во спасение».

И утвердившеся крестомъ честнымъ, и поидоша противу ратным. И яко быша близъ себе, бысть видѣти ратных бесчисленое множество; яко съступишася полци, и бысть сѣча велика; не могуть брани носити противнии и вдаша плещи свои; милостью бо святаго Спаса и пречистыя его Матери и помощию великаго архаггела Михаила побѣди великий князь Михайло; бысть видѣти бесчисленое множество ратных, падающих под конми язвени, аки снопы в жатву на нивѣ.

И утвердившись честным крестом пошли они против войска. И как приблизились, стало видно ратников бесчисленное множество; как сошлись полки, сделалась сеча великая; уже не могут битвы выдержать противники и показали плечи свои; милостью святого Спаса и пречистой его Матери и с помощью великого архангела Михаила победил великий князь Михайло; и было видно бесчисленное множество воинов, падающих ранеными под <ноги> коней, как снопы в жатву на ниве.

Князь же Юрий, видѣвъ вои свои росполошены, аки птица въ стадѣ, отъехав к Торжку с малою дружиною, оттолѣ вборзе к Новугороду. А окаяннаго Кавгадыя со други повелѣ великий князь избити, в немже бысть послѣдняя горкая погибель.

Князь Юрий, видя воинов своих, распуганных, как птицы в стае, отъехал к Торжку с малой дружиной, а оттуда быстро к Новгороду. А окаянного Кавгадыя, от которого случилась последняя горькая погибель, с <его> ближними повелел великий князь побить <и обезоружить>.

Сия же побѣда сътворися месяца декабря в 22 день, на память святыя мученици Анастасии, в день четвертокъ, в годину вечернюю. Самому же великому князю Михаилу бѣ видѣти доспѣх его весь язвлен, на тѣле же его не бысть никоеяже раны. Рече же блаженный пророкъ Давыдъ: «Падетъ от страны твоея тысяща и тма одесную, к тебѣ же не приступитъ, не приидетъ к тебѣ зло, и рана не приступитъ к телеси твоему, яко аггеломъ своимъ заповѣсть от тебе сохранити тя во всѣх путехъ твоих, на руках возмут тя». Якоже и бысть тогда сохраненъ великим архаггеломъ Михаиломъ. И избави из плѣна множество душь, бывшая въ скверныхъ поганьских рукахъ, возвратися въ свое отчество с великою радостию. Приведе окааннаго Ковгадыя в дом свой, и много почтивъ его и одаривъ, отпусти его во своя. Он же лестию ротяшеся много не вадити къ цареви, глаголя: «Занеже воевалъ есмь волость твою без царева повелѣния».

Победа эта случилась месяца декабря в 22 день, на память святой мученицы Анастасии, в четверг, в часы вечерние. У самого же великого князя Михаила было видно, что все доспехи его изрублены, а на теле его не было никакой раны. Ведь сказал блаженный пророк Давид: «Падет подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, к тебе же не подступит; не придет к тебе зло, и язва не подберется к телу твоему, ибо ангелам своим заповедает о тебе — сохранять тебя на всех путях твоих, на руках понесут тебя». Так вот и был он тогда сохранен великим архангелом Михаилом. И избавил от плена множество душ, бывших в скверных руках поганых, и возвратился в свое отечество с великою радостию. Привел окаянного Кавгадыя в свой дом, и много почтив его и одарив, отпустил восвояси. Тот же льстиво и долго клялся не жаловаться царю, говоря: «Ибо воевал я волость твою без царева повеления».

Князь же Юрий совокупи множество новогородецъ и пьскович и поиде ко Тфери. И срѣте его благовѣрный великий князь Михайло противу Синѣевъского. Паки не хотя видѣти другаго кровопролития за толь мало дни, удалишася и целоваша крестъ. И рече блаженный князь Михайло: «Поидеве, брате, оба во Орду, жалуемся вмѣсте къ царю, абы ны чим помочи крестьяномъ сим». Князь же Юрий съемся с Ковгадыемъ, поидоста наперед во Орду, поимше с собою вси князи суздальские и бояре из городовъ и от Новагорода. По повелѣнию же окаянный Ковгадый, написавъ многа лжа, свидѣтелствова на блаженнаго Михаила.

А князь Юрий собрал множество новгородцев и псковичей и пошел к Твери. И встретил его благоверный великий князь Михаиле против Синеевского. И не хотя видеть нового кровопролития за столь малое время, разошлись они и целовали крест. И сказал блаженный князь Михаиле: «Пойдем, брат, оба в Орду, пожалуемся вместе царю, только чтоб чем-нибудь помочь этим христианам». Князь же Юрий вместе с Кавгадыем пошли наперед в Орду, взяв с собой всех суздальских князей и бояр из городов и из Новгорода. И по повелению <князя Юрия> окаянный Кавгадый, написав много лжи, свидетельствовал на блаженного Михаила.

Князь же Михайло посла сына своего Костяньтина въ Орду, а самъ поиде во Орду же после сына своего Костяньтина, благословяся у епископа своего Варсунофия, и от игуменов, и от поповъ, и отца своего духовнаго, игумена Иванна; послѣднее исповѣдание на рецѣ на Нерли на многи часы, очищая душу свою, глаголаше: «Азъ, отче, много мыслях, како бы намъ пособити крестьяномъ сим, но моихъ ради грѣховъ множайшая тягота сотворяется разности; а нынѣ же благослови мя, аще ми ся случитъ, пролию кровь свою за них, да некли бы ми Господь отдалъ грѣховъ, аще сии крестьяне сколко почиютъ».

Князь же Михаиле послал сына своего Константина в Орду, и сам пошел в Орду после сына своего Константина, благословясь у епископа своего Варсонофия, и у игуменов, и у попов, и у отца своего духовного игумена Ивана; говорил последнюю исповедь на реке Нерли много часов, очищая душу свою: «Я, отче, много размышлял, как бы нам помочь христианам, но из-за грехов моих еще больше тягот случается; и ныне благослови меня, если мне приведется, пролью за них свою кровь, быть может, отпустит мне Господь грехи, если эти христиане хоть сколько-нибудь передохнут».

Еже до егоже мѣста проводити его благородная его княгини Анна и сынъ его Василий, возвратишася от него со многим рыданиемъ, испущающе от очию слезы, яко рѣку, не могуще разлучитися от възлюбленнаго своего князя.

До этого места проводили его благородная его княгиня Анна и сын его Василий, и возвратились от него с великим рыданием, источая слезы из очей, будто реки, не в силах разлучиться с возлюбленным своим князем.

Он же поиде к Володимерю. Приехалъ посолъ от царя, глаголя: «Зовет тя царь. Буди вборзе за месяць, аще ли не будеши, уже воименовал рать на твой город. Обадил тя есть Ковгадый къ царю, глаголя: “Не бывати ему во Ордѣ”».

Он же пошел к Владимиру. Приехал посол от царя и сказал: «Зовет тебя царь. Поезжай скоро, если за месяц не приедешь, то он уж и войско назначил на твой город. Оговорил тебя Кавгадый перед царем и сказал: “Не бывать ему в Орде”».

Думаша же бояре его, ркуще: «Сынъ твой въ Ордѣ, а еще другаго пошли сына своего». Тако же глаголета ему: «Господине отче драгий, не езди сам во Орду, которого хощещи, да того пошлеши, занеже обаженъ еси къ цареви, дондеже минет гнѣвъ его».

Думали его бояре и сказали: «Сын твой в Орде, и еще другого пошли сына своего». Также и <два его сына> сказали ему: «Господин <наш>! Отец дорогой! Не езди сам в Орду, кого хочешь из нас, того и пошли, ведь ты оговорен перед царем, подожди, пока минет гнев его».

Крѣпкий же умом, исполнився смирения, глаголаше: «Видите, чада, яко царь не требуетъ вас, детей моихъ, ни иного кого, но моей головы хощетъ. Аще азъ гдѣ уклонюся, а отчина моя вся в полону избиени будут, а после того умрети же ми есть, то лучши ми есть нынѣ положити душу свою за многия душа». Помянулъ бо бяше блаженнаго отчество боголюбца, великаго Христова мученика Дмитрея, рекше про отчину свою и про Селунь град: «Господи, аще погубиши ихъ, то и азъ погибну с ними, аще ли спасеши ихъ, то и азъ с ними спасенъ буду». Сий убо такоже сътвори: умысли положити душу свою за отчество, избави множество от смерти своею кровию и от многоразличных бѣд. И паки много поучивъ сына своя кротости, уму, смирению же и разуму, мужеству, всякой доблести, веляше же послѣдовати благымъ своимъ нравомъ. На мнозе же целовашеся съ многими слезами, не можаху ся разлучити от аггелообразнаго взора красныя свѣтлости его и святаго лица его, не могуще насытитися медоточнаго учения его. Егда разлучастася слезни и уныли, отпусти ихъ во отчество свое, давъ имъ даръ, написавъ имъ грамоту, раздели имъ отчину свою, ти тако отпусти ихъ.

Сильный же умом, исполнившись смирения, сказал <им>: «Видите, чада, что царь не требует ни вас, детей моих, ни кого иного, а моей головы хочет. Если я куда-нибудь уклонюсь, а отчина моя вся в полоне перебита будет, — ведь мне же умирать после этого; так лучше мне ныне положить душу свою за многие души». Помянул он имя блаженного боголюбца, великого Христова мученика Димитрия, сказавшего про отчину свою и про Селунь град: «Господи, если погубишь их, то и я погибну с ними, если же спасешь их, то и я с ними спасен буду». И он так же поступил: решил душу свою положить за отечество, избавил множество людей своею кровью от смерти и от многоразличных бед. И снова долго учил сынов своих кротости, уму, смирению и разуму, мужеству, всякой доблести и велел следовать благим своим обычаям. И долго они целовались со многими слезами, не в силах оторваться от лицезрения ангелообразного вида его прекрасной светлости, не в состоянии насытиться его медоточного учения. Когда разлучились, в унынии и в слезах, отпустил он их в свое отечество, дав им дар — написав грамоту, разделил им отчину свою, и с тем отпустил их.

Дошедшу же ему во Орду месяца сентября въ 6 день, на память чюдеси великаго архаггела Михаила, на усть рѣки Дону, идѣже течет в море Сурожьское, ту же срѣте его князь Костяньтинъ, сынъ его. Царь же дасть ему пристава, не дадуще его никомуже обидити. Се бо умякнуша исперва словеса ихъ паче елѣя, та бо ны быша и стрѣлы, егда одари вси князи и царицю, последи же и самого царя. Бывшу же ему въ Ордѣ полтора месяца, и рече царь княземъ своимъ: «Что ми есте молвили на князя Михаила? Сотворита има суд съ княземъ Юриемъ, да котораго сотворите вправду, того хочю жаловати, а виноватого казни предати». А не вѣси окаанне, аже ся своею казнию исплелъ еси ему вѣнецъ пресвѣтелъ!

Когда же пришел он в Орду, месяца сентября в 6 день, на память чуда великого архангела Михаила, на устье реки Дона, там, где впадает она в море Сурожское, встретил его князь Константин, сын его. Царь же дал ему пристава, не давая никому его в обиду. И сперва «разнежились словеса их больше елея, а потом стали они нам как стрелы», когда одарил всех князей и царицу, наконец же и самого царя. И когда пробыл он в Орде полтора месяца, сказал царь князьям своим: «Что мне наговаривали на князя Михаила? Устроим им суд с князем Юрием: кого признаете правым, того хочу пожаловать, а виноватого казни предать». <А не ведаешь, окаянный, что своею казнью сплел ты ему венец пресветлый!>

Въ един же от дни собрашася вси князи ординьстии за дворъ его, сѣдше въ единой вежи, покладааху многы грамоты съ многимъ замышлениемъ на блаженнаго князя Михаила, глаголющи: «Многы дани поимал еси на городѣх наших, а царю не дал еси». Истинный же Христовъ страдалецъ князь Михайло глаголя, любя истинну, со всякою правдою, обличаше ихъ лживое свѣдѣтелство. О таковых судьяхъ реченно бысть: «Поставлю властеля, ругателя ихъ и судию, немилующа ихъ». Се бо бяше нечестивый Ковгадый самъ судия и, судя же, тоже лжив послухъ бываше, покрывая лжею своею истинная словеса вѣрнаго Михаила. И изрече многозамышенныя вины на блаженнаго непорочнаго Христова воина, а свою страну оправдая.

В один из дней собрались все князья ордынские за двором его, сели в одной веже и выложили множество грамот с многими измышлениями на блаженного князя Михаила и сказали: «Много дани ты взял с городов наших, а царю не отдал». Истинный же Христов страдалец князь Михаиле отвечал, любя истину, со всей правдой и обличал их лживое свидетельство. О таковых судиях было сказано: «Поставлю властителя, ругателя и судию немилостивого». Так и нечестивый Кавгадый сам был судьей и, судя, сам же был и лжесвидетелем, покрывая своею ложью правдивую речь верного Михаила. И наговорил он множество измышлений и вин на блаженного непорочного Христова воина, оправдывая свою сторону.

Паки, минувши единой недели по судѣ томъ, в день суботный, от нечестивых изыде повелѣние безаконно: поставиша и на другомъ судѣ связанна блаженнаго Михаила, износяще ему неправедное осужение, глаголя: «Царевы дани не далъ еси, противу послабилъся еси, а княгиню Юрьеву повелѣлъ еси уморити». Благовѣрный же князь Михайло съ многым свидѣтельством глаголаше: «Колико съкровищь своих издаялъ есмь цареви и княземъ, все бо исписано имяще», — а посла како избави на брани и съ многою честию отпусти, а про княгиню Бога послуха призываше, глаголаше, яко «ни на мысли ми того сътворити». Они же безаконнии, по глаголющему пророком: «уши имуть и не слышат правды, уста имуть и не глаголютъ, очи имуть и не видят», ослепи бо ихъ злоба ихъ, — не вмениша себѣ ни мала словеса блаженнаго, но рѣша в собѣ: «Поносы и узами стяжим его и смертию нелѣпотною осудимъ его, яко неключимъ есть намъ, не послѣдует нравомъ нашим».

Когда прошла неделя после того суда, в день субботний, снова вышло от нечестивых беззаконное повеление: поставили и пред другим судом блаженного Михаила, связанным, и вынесли ему неправедное осуждение, сказав <ему>: «Ты царевой дани не дал, против <нас> выступить осмелился и княгиню Юрьеву повелел уморить». Благоверный же князь Михаиле со многими доказательствами говорил: «Сколько своих сокровищ передавал я царю и князьям, ведь все это переписано», — и как посла он избавил <от гибели> на поле битвы и с большой честью отпустил, а про княгиню Бога в свидетели призывал, говоря, что «и на мысли того у меня не было». Эти же беззаконники, по сказанному пророком: «уши имеют и не слышат правды, уста имеют и не говорят, глаза имеют и не видят», ибо ослепила их собственная злоба, — и не прислушались они к словам блаженного, но решили промеж себя: «Поношением и узами опутаем его и безобразной смертью осудим его, ибо не годится он нам, не последует он нашим нравам».

Яко же бо восхотѣша злобы, тако и сътвориша. В настоящую бо нощь приставиша от седми князей седмь сторожей, инѣхъ немало и покладааху пред блаженнаго многыя узы желѣзныя, хотяще отягчити нозѣ его. Вземше от портъ его, поделишася и в ту нощь мало облегчиша ему от узъ желѣзных, но связанъ тако пребысть всю нощь. Тое же нощи отгнаша от него всю дружину его, силно биюще, и отца его духовнаго Александра игумена, и оста единъ в руках ихъ, глаголаше бо в собѣ: «Удалисте от мене дружину мою и знаемых моих от страстей».

Как пожелали зла, так и сотворили. В ту же ночь приставили от семи князей семь сторожей, и иных немало, и положили перед блаженным множество уз железных, собираясь заковать ноги его. Взяли, <что хотели>, из одежды его, поделили <между собой> и в ту ночь почти не облегчили его от уз железных, так связанным и пробыл он всю ночь. В ту же ночь прогнали от него всю его дружину, избивая сильно, и отца его духовного игумена Александра; и остался один он в руках их, и говорил про себя: «Удалили от меня дружину мою и ближних моих от страстей <моих>».

Наутрия же в неделю повелѣниемъ безаконных возложиша колоду велику от тяжка древа на выю святаго, прообразующе ему поносную муку прияти, юже приимъ, благодаряше Господа Бога с радостию и со слезами, глаголя: «Слава тебѣ, Владыко человѣколюбче, яко сподобил мя еси прияти начаток мучения моего, сподоби мя прияти и кончати подвигъ свой, да не прельстят мене словеса лукавых, да не устрашат мя прещения нечестивых».

Наутро же в воскресенье по повелению беззаконных возложили великую колоду из тяжелого дерева на шею святого, показывая, что предстоит ему принять позорное мучение, и приняв его, благодарил он Господа Бога с радостью и со слезами, говоря: «Слава тебе, Владыка человеколюбче, что сподобил меня принять начало мучения моего, сподоби меня принять и окончить подвиг свой, да не прельстят меня слова лукавых, да не устрашат меня угрозы нечестивых».

И повелѣша безаконнии вести святаго послѣ царя, бяше бо пошелъ царь на ловлю. Премудрый же благовѣрный великий князь Михайло, якоже обыче измлада, николиже не измѣняше правила своего, в нощи убо пояше псалмы Давыдовы. А како поиде из Володимеря, от тоя недѣли до недѣли постящеся, причащающися тѣла и крови Господня; отнележе ятъ бысть, наипаче беспрестани по вся нощи не дающи сна очима своима, да не уснетъ, не воздремлетъ храняяй его аггелъ, но пакы славяше Бога, съ многыми слезами и съ глубокимъ въздыханиемъ исповѣдаяся к нему, глаголаше: «Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к тебѣ да придетъ, не отврати лица твоего от мене, Владыко. В он же день, аще тужю, приклони ко мнѣ ухо твое, в он же часъ призову тя, Господи, скоро услыши мя. Се бо минуша, яко дымъ, дние мои». Прочее: «Спаси мя, Боже, яко внидоша воды до душа моея, приидохъ бо сѣмо, яко въ глубину морьскую, аки буря, потопи мя. Се бо умножишася на мя паче влас главы моея ненавидящеи мя без ума. И преже сего мой хлѣбъ ядяше и мою любовъ видѣвша, а нынѣ укрѣпишася на мя врази мои, быша досажающи ми бес правды».

И повелели беззаконные вести святого вслед за царем, ибо отправился царь на охоту. Премудрый же благоверный великий князь Михаиле, как привык смолоду, никогда не изменял правила своего, — в ночи пел псалмы Давидовы. И как отправился из Владимира, с того дня от воскресенья до воскресенья постился, причащаясь телу и крови Господней; а с тех пор, как был схвачен, еще больше, беспрестанно, все ночи не давал сна своим очам, чтоб не уснул, не задремал хранящий его ангел, но вновь и вновь славил Бога, со многими слезами и с глубоким воздыханием исповедаясь ему, говорил: «Господи, услышь молитву мою, и вопль мой да придет к тебе, не отврати лица твоего от меня, Владыка. В день скорби моей приклони ко мне ухо твое; в час, когда воззову к тебе, Господи, скоро услышь меня, ибо исчезли, как дым, дни мои...» И далее: «Спаси меня, Боже, ибо дошли воды до души моей, ибо я пришел сюда, как в глубину морскую, как будто буря потопила меня. Ненавидящих меня без ума стало больше, чем волос на главе моей. Прежде хлеб мой ели и любовь мою видели, а ныне укрепились на меня враги мои, преследующие меня неправедно».

Егда безаконнии они стражие в нощи забиваху в той же колодѣ святѣи руцѣ его, но ни, тако озлобляемъ, не престая поя Псалтырь, а единъ отрокъ его седяше, прекладывая листы. Он же прилѣжно глаголаше: «Господи, не отврати лица твоего от отрока твоего, яко скръблю, скоро услыши мя, вонми души моей, избави ю́ от враг моих. Ты бо единъ вѣси помышление мое, студ мой и срамоту мою, се бо пред тобою суть вси стужающии ми бес правды. Иже бы кто со мною поскорбѣлъ, и утешающаго не обрѣтох, развѣе тебе, Господи, въздаютъ бо ми злая въз добрая, пролей на ня гнѣвъ твой и ярость гнѣва твоего да иметъ я́. Почто ся хвалиши о злобѣ своей, безаконный же Ковгадый, злая мысля на мя по вся дни? Язык твой, яко бритву изоощрену, сътворилъ еси, лесть възлюбилъ еси, злобу паче добра, забылъ еси многих моих даровъ, глаголалъ еси, на мя неправду къ цареви. Сего ради раздрушит тя Богъ, въсторгнет тя и преселит тя от селения твоего и корень твой от земля живыхъ. Но трьплю, Господи, имени твоего ради, яко благо ми будетъ пред преподобными твоими, давно бо жадах, да ми пострадати за Христа. Се бо видѣ себе озлобляема сице, радуюся о спасении твоемъ, — и въ имя Господа Бога нашего възвеличимся. Но въскую, Боже, прискорбна еси, душе моя, въскую смущаеши мя; уповай на Бога моего, яко исповѣмся ему; спасение лицу моему Богъ мой».

Когда беззаконные те стражи в ночи забивали в ту колоду святые руки его, то он, мучимый таким образом, не переставая пел Псалтирь, а один отрок его сидел, переворачивая листы. Он же усердно говорил: «Господи, не отврати лица твоего от раба твоего, ибо скорблю, скоро услышь меня, вонми душе моей, избави ее от врагов моих. Ибо ты один ведаешь помышление мое, стыд мой и посрамление мое, ибо перед тобою все преследующие меня неправедно. Если бы кто поскорбел со мной, но утешающего не нашел, кроме тебя, Господи; воздают мне злом за добро, излей на них гнев твой, и ярость гнева твоего да обымет их. Почто хвалишься злобой своей, беззаконный Кавгадый, зло замышляя на меня всякий день? Ты соделал свой язык словно бритву изощренную, полюбил ложь и зло больше добра, забыл многочисленные дары мои, наговорил на меня неправду царю. За то сокрушит тебя Бог, исторгнет тебя и переселит тебя из селений твоих <предков> и корень твой из земли живых. Но терплю, Господи, имени твоего ради, ибо будет мне благо перед преподобными твоими, ибо давно я жаждал пострадать за Христа. Вот видя себя так мучимого, радуюсь я спасению твоему, — ради имени Господа Бога нашего возвеличимся. Но почему — о Боже — скорбишь ты, душа моя, зачем смущаешь меня; уповай на Бога моего, ибо исповедаюсь ему; спасение мне Бог мой».

Тако же на всякъ час славя Бога съ слезами, въ день же бяше всегда видѣти свѣтлым веселым взоромъ, словесы сладкими тѣшаше дружину свою. И бяше видѣти, яко никоего озлобления приемлюще, глаголаше: «Се ли едино было, дружина моя, егда преже сего, яко в зерцало, зряще на мя, тѣшастася. Нынѣ же видящеи на мнѣ се древо, печалуетеся и скорбите. Помяните, како прияхомъ благая в животѣ нашем, сихъ ли не можемъ претрьпити? А что бо ми есть сия мука противу моимъ дѣломъ! Но болша сих достойна ми прияти, да некли быхъ прощение улучилъ». И приложи слово, слово праведнаго Иева: яко годѣ Господеви, тако и будетъ, буди имя Господне благословено от нынѣ и до вѣка. Да не печалуйте, пребывъше мало, узрите прочее выя моея».

Так все время славил он Бога со слезами, днем же всегда можно было видеть, как он светлым, веселым взором и сладкими словами утешал дружину свою. И видели, как, ничуть не оскорбляясь, говорил он: «Не все ли едино, дружина моя, когда прежде вы, как в зеркало, на меня глядя, утешались. Ныне же, видя на мне эту колоду, печалитесь и скорбите. Вспомните, как принимали мы благое в жизни нашей, сего ли не сможем претерпеть? Что для меня эта мука в сравнении с делами моими! Больше того достоит мне принять, дабы, быть может, <когда-нибудь> прощение получить». И добавил слова, слова праведного Иова: как угодно Господу, так и будет; да будет имя Господне благословенно отныне и до века. «Не печальтесь, скоро увидите и все иное, что сбудется на вые моей».

Минувшим же 24 днем святому в неизреченном терпѣнии, нечестивый же Ковгадый, имѣя ядъ аспиденъ под устнами своими, пакы досажая души долготерпѣливаго князя Михаила, повелѣ его привести и в торгъ в таковой укоризне, созва вся заимодавца и повелѣ святаго поставити на колѣну пред собою; величашеся безаконный властьми над праведнымъ и многа словеса изрече досадна праведному. Посем рече: «Вѣдая буди, Михайле, такъ царевъ обычай: аже будетъ ему на кого нелюбо, хотя от своего племяни, то таково древо въскладаютъ на него. Егда же царевъ гнѣвъ минет, то паки в первую честь введетъ его. Утро бо въ предидущий день тягота сии отъидет от тебе, потомъ в болшей чести будеши». Възрѣв же, рече сторожемъ: «Почто не облегчите древа сего?» Они же рекоша: «Заутра или на другой день тако сътворимъ по глаголу твоему». И рече окаянный: «Поддержите ему древа того, да не отягчаетъ ему плещу». Тако единъ от предстоящих за нимъ, подъимъ, держаще, древо то.

После того как провел святой 24 дня в несказанном терпении, нечестивый Кавгадый, с ядом аспидным под своими устами, досаждая вновь душе долготерпеливого князя Михаила, повелел привести его на торжище в таком унижении, созвал всех заимодавцев и повелел поставить святого пред собою на колени: величался беззаконный властью над преподобным и много обидных слов говорил преподобному. Потом сказал: «Знай, Михаил, таков царев обычай: если будет кто ему нелюб, хоть и своего племени, то такую колоду возлагают на него. Когда же минет царский гнев, то снова в прежнюю честь царь введет его. Завтра утром тягота эта отойдет от тебя, потом в большой чести будешь». И, посмотрев, сказал сторожам: «Почему не облегчите колоду эту?» Они же ответили: «Завтра или на следующий день так и сделаем по приказу твоему». И сказал окаянный: «Поддержите ему колоду эту, пусть не отягчает ему плечи». И так один из стоящих за ним, подняв, стал держать ту колоду.

Многу же часу минувшу о въпросѣхъ, а праведному отвѣты дающа; посемъ повелѣ вести вонъ блаженнаго. Ведше его, и рече слугамъ своим: «Дадите ми столецъ, да прииму покой ногама своима, бѣста бо отягчали от многаго труда». В то же время съехалися бесчисленое множество от всѣхъ языкъ, сшедшеся, стояще, зряху на святого. Рече же единъ от тѣхъ стоящих ему: «Господине княже, видиши ли, селико множество народа стоятъ, видящи тя в таковой укоризне. А преже тя слышахом царствующаго въ своей земли. Абы еси, господине, въ свою землю шелъ». Блаженный же рече съ слезами, яко «позору быхомъ аггеломъ и человѣкомъ, и вси видящеи мя покиваша главами своими». И паки: «Уповаша на Господа, да избавитъ и, яко хощетъ ему, яко той есть исторгий мя ис чрева, упование мое от сесцю матере моея». Въставъ, поиде к вежи своей и глаголя прочее псалма того; и оттолѣ бяше видѣти очи его полны слезъ, чюяше бо ся въ сердци, яко уже скончатися доброму течению.

И много времени прошло в вопросах, а праведный держал ответы; потом повелел <Кавгадый> увести прочь блаженного. Когда повели его, сказал он слугам своим: «Дайте мне стулец, чтобы дать мне покой ногам своим, отягчали они от многих трудов». В то же время съехалось бесчисленное множество <людей> от всех народов, сшедшись, стояли они и смотрели на святого. И один из тех стоявших сказал ему: «Господине княже, видишь ли, какое множество народа стоит, видя тебя в таком унижении. А прежде слышали, что царствовал ты в своей земле. Шел бы ты, господине, в свою землю». Блаженный же сказал со слезами: ибо «мы выставлены были на позорище ангелам и людям», — и: «все, видящие меня, покивали главами своими». И еще: «Уповали на Господа, да избавит его, как угодно ему, ибо он тот, кто исторгнул меня из чрева <матери моей>, упование мое с младенческих лет моих». И, встав, пошел он к веже своей, говоря далее тот псалом; и с тех пор видели очи его полными слез, ибо он чувствовал сердцем, что приходит конец доброму течению.

Бывшу же блаженному князю Михаилу в неизреченном томъ терпѣнии, в таковой тяготѣ 26 дней, за рекою Терком, на рецѣ на Сѣвенци, под городом Тютяковымъ, минувши горы высокыя Ясския Черкаскыя, близъ вратъ желѣзных. В среду рано повелѣ отпѣти заутреню, и канонъ, и часы. Сам же с плачемъ послушавъ правила причащения и рече попови, да бых молвилъ псаломъ сий. Он же вда ему книги. Приимъ книгы, нача глаголати тихо, съ умилениемъ и многим воздыханиемъ и со многими слезами, испущая от очию, яко рѣку, слезы, глаголаше се: «Съхрани мя, Господи, яко на тя уповах», псалом 2: «Господь пасетъ мя, ничтоже мя лишит», псалом 3: «Вѣровах, тѣм же и възглаголахъ». По семъ нача каятися ко отцу своему духовному съ многим смирениемъ, оцищая душу свою, бяше бо с ним игуменъ да два попа. По сем же присѣдящу у него сыну его Костяньтину, он же приказываше къ княгине и сыномъ своим, приказываше про отчину свою, и про бояре, и про тѣх, иже с нимъ были, и до менших, иже с ним были, но веля ихъ презрѣти. И по сем уже часу приближающуся, и рече: «Дадите ми Псалтырь, велми бо ми есть прискорбна душа моя». Чюяше бо сий въ сердцы — при дверех пришелъ есть святый зватай по блаженную его душу. Разгнувъ, обрѣте псалом: «Внуши, Боже, молитву мою, вонми моление мое, въ скорбѣхъ печалию моею смутихся от гласа вражия и от стужения грѣшнича, яко въ гневѣ враждоваху мнѣ».

И терпел блаженный князь Михаил несказанную ту муку 26 дней, за рекою Терком, на реке на Севенци, под городом Тютяковым, как минуешь горы высокие Ясские Черкасские, близ врат железных. В среду рано повелел он отпеть заутреню, и канон, и часы. Сам же, с плачем, послушав правила к причащению, сказал попу, чтоб прочел он псалмы сии. И тот дал ему книгу. Взяв книгу, начал он читать тихо, с умилением и воздыханием и со слезами, и текли из очей его слезы, как река, и говорил вот что: «Храни меня, Господи, ибо на тебя уповаю», псалом 2: «Господь — пастырь мой, ни в чем не буду я нуждаться», псалом 3: «Веровал я, и потому проглаголал». После этого стал он каяться отцу своему духовному с большим смирением, очищая душу свою, были ведь с ним игумен и два попа. Потом, когда явился пред ним сын его Константин, стал он давать наказ ко княгине и сыновьям, наказ про отчину свою, и про бояр, и про тех, кто с ним был, вплоть до самых низших, с ним бывших, веля о них позаботиться. А потом уж и час его приблизился, и сказал он: «Дайте мне Псалтырь, ибо сильно скорбит душа моя». Ибо чувствовал он сердцем — при дверях уже святой зватай по блаженную его душу. Разгнув книгу, обрел он псалом: «Услышь, Боже, молитву мою, внемли молению моему, в скорби и печали смутился я от гласа вражия и от притеснения грешников, ибо в гневе враждуют против меня».

В той час окаянный Ковгадый вхожаще къ царю, исхожаше съ отвѣты на убиение блаженнаго Михаила. Се же чтяше: «Сердце мое смутися въ мнѣ, и страхъ смерти нападе на мя». И рече попом: «Отци , молвите псалом сий, скажите ми». Не хотяше болшему смущати ему: «Се, господине, знакоми то, молвит в послѣди главизне: възверзи на Господа печаль твою, и той тя препитаетъ, не дасть бо в вѣки смятения, праведнику». Он же пакы глаголаше: «Кто дасть ми крилѣ, яко голуби, полещу и почию. Се удалихся бѣгая и въдворихся в пустыни, чаяхъ Бога, спасающаго мя».

В тот час окаянный Кавгадый вошел к царю — и вышел с повелением на убиение блаженного Михаила. Тот же читал: «Сердце мое смутилось во мне, и страх смерти напал на меня». И сказал попам: «Отци <мои>, прочтите псалом сей, скажите <его> мне». Они же не хотели еще больше смущать его: «Тут, господине, известно все это, сказано в последнем стихе: возверзи на Господа печаль твою, и он поддержит тебя, не даст никогда поколебаться праведнику». Он же снова прочел: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился, я удалился бы далеко и водворился в пустыне, уповая на Бога, спасающего меня».

Егда вожааху блаженнаго Михаила со царемъ в ловѣх, глаголааху ему слуги его: «Се, господине, проводницы и кони готови, уклонися на горы, живот получиши». Он же рече: «Не дай же ми Богъ сего сътворити, николиже бо сего сътворих во дни моя. Аще бо азъ, гдѣ уклонюся, а дружину свою оставя в такой бедѣ, кою похвалу приобрящу, но воля Господня да будетъ».

Когда водили блаженного Михаила с царем на охоту, говорили ему слуги его: «Вот, господине, проводники и кони готовы, убеги в горы — спасешь жизнь». Он же сказал: «Не дай мне Бог этого сделать, никогда в жизни своей такого не делал. Если куда-нибудь убегу, а дружину свою оставлю в такой беде, какую же я похвалу получу <за это>. Да будет воля Господня».

И рече: «Аще бы ми врагъ Ковгадый поносилъ, претрьпѣлъ убо бых ему. Но сей ненавидяй мене велерѣчюетъ о мнѣ и се ему нѣсть изменения от Бога; аз же, Господи, уповаю на тя». И тако сконча псалом, и съгнувша Псалтырь, и дасть отроку.

И сказал: «Если бы меня враг Кавгадый поносил — это я перенес бы, но ненавистник мой величается надо мною, и нет в нем перемены, я же, Господи, уповаю на тебя». И так окончил псалом и, закрыв Псалтырь, отдал отроку.

И се в той час единъ отрокъ его въскочи в вежю обледѣвшим лицем и измолкъшим гласомъ: «Господине княже, се уже едутъ от Орды Ковгадый и князь Юрей съ множествомъ народа прямо къ твоей вежи». Он же наборзе воставъ, и въздохнувъ, рече: «Вѣмъ, на что едут, на убиение мое». И отсла сына своего Костяньтина къ царице. И бѣ страшно в той час, братие, видѣти от всѣхъ странъ множество женущих видѣти блаженнаго князя Михаила. Ковгадый же и князь Юрей послаша убийцы, а сами в торгу ссѣдоша с коней, близъ бо бяше в торгу, яко каменемъ доврещи.

И вот в этот момент один из отроков его вбежал в вежу с побледневшим лицом и пресекшимся голосом: «Господине княже, вот уже едут из Орды Кавгадый и князь Юрий с множеством народа прямо к твоей веже!» Он же быстро встал и, вздохнув, сказал: «Знаю я, для чего едут, — чтобы убить меня». И отослал сына своего Константина к царице. Страшно было в тот час, братия, видеть множество стремящихся поглядеть на блаженного князя Михаила. Кавгадый же и князь Юрий послали убийц, а сами слезли с коней на торжище, ибо недалеко был торг этот, можно было камнем добросить.

Убийцы же, яко дивии звѣрие, немилостивии кровопийцы, разгнавше всю дружину блаженнаго, въскочивше в вежю, обрѣтоша его стояща. И тако похвативше его за древо, еже на выи его, удариша силно и възломиша на стѣну, и проломися стѣна. Он же паки въскочивъ, итако мнози имше его, повергоша на землю, бияхутъ его нещадно ногами. И се единъ от безаконных, именем Романецъ, и извлече ножь, удари в ребра святаго, в десную страну и, обращая ножь сѣмо и овамо, отрѣза честное и непорочное сердце его. И тако предасть святую свою блаженную душю в руцѣ Господеви великий христолюбивый князь Михайло Ярославичь месяца ноября в 22 день, в среду, въ 7 дни и спричтеся с лики святых и съ сродникома своима, з Борисом и Глѣбом, и с тезоименитым своимъ с Михайлом с Черниговьским. И приятъ венецъ неувядаемый от рукы Господня, егоже въжделѣ.

Убийцы же, будто дикие звери, немилостивые кровопийцы, разогнав всю дружину, вскочили в вежу и увидали его стоящим. И так, схватив его за колоду, что была на шее его, ударили сильно и швырнули на стену — и проломилась стена. Он же снова вскочил, и тогда множество людей набросилось на него, повалили на землю и стали бить его беспощадно ногами. И один из беззаконников, по имени Романец, вытащил нож и ударил святого в грудь, справа, и, вращая нож туда и сюда, вырезал честное и непорочное сердце его. И так предал святую свою блаженную душу в руки Господу великий христолюбивый князь Михаиле Ярославич месяца ноября в 22 день, в среду, в 7 часов дня, и приобщился к лику святых вместе со сродниками своими с Борисом и Глебом и тезоименником своим Михаилом Черниговским. И принял из руки Господней венец неувядаемый, к которому так стремился.

А двор блаженнаго разграбиша русь же и татарове, а имѣние русское повезоша к себѣ в станы, а вежю всю расторгоша подробну, а честное тѣло его повергоша наго, никимже небрегому. Един же пригна в торгъ и рече: «Се уже повелѣнное вами сотворихомъ». Ковгадый же и князь Юрей всѣдше на кони, приехаша въскорѣ к тѣлу святаго и видѣша тѣло святаго наго, браняше и съ яростию князю Юрию: «Не отець ли сей тебе бяшет князь великий? Да чему тако лежит тѣло наго повержено?» Князь же Юрий повелѣ своимъ покрыти единою котыгою, еже ношаше при дѣдѣ его, а другыя кыптом своим.

Двор блаженного разграбили русичи же и татары, богатство русское повезли к себе в станы, вежу всю разломали на мелкие части, а честное тело его бросили нагое и никем не хранимое. И один <из них> прибежал на торжище и сказал: «Уже приказанное вами сделали». Кавгадый же и князь Юрий, сев на коней, быстро приехали к телу святого и увидели тело святого нагим; и яростно выбранил <Кавгадый> князя Юрия: «Не отцом ли тебе был сей князь великий? Почему же тело его нагим брошено?» И князь Юрий повелел своим людям прикрыть тело котыгою, что носил еще при деде своем, и кыптом своим.

И положиша и́ на велицѣй вѣцѣ, и возложиша и́ на телѣгу, и увиша ужи крѣпко, и превезоша за реку, рекомую Адежь, еже речется «горесть». Горесть бо намъ въистинну, братие, в той час бысть, видѣвшим такову смерть поносную господина своего князя Михаила Ярославича. А дружина наша немнози гонзнуша рукъ ихъ: иже дръзнуша, убежаша въ Орду къ царице, а другых изимаша, влечахут наги, терзающи нещадно, акы нѣкия злодѣя, и приведши въ станы своя, утвердиша въ оковах. Сами же князи и бояре въ единой вежи пияху вино, повѣстующе, кто какову вину изрече на святаго.

И положили его на большую доску, подняли на телегу, перевязали крепко веревками и перевезли через реку, называемую Адежь, что означает «горесть». Ибо воистину горесть была в тот час нам, братия, когда увидели мы такую унизительную смерть господина своего князя Михаила Ярославича. А из дружины нашей немногие избежали рук их: те, кто дерзнули,— убежали в Орду к царице, а других поймали, потащили нагими, избивая нещадно, как каких-нибудь злодеев, и приведя в свои станы, заковали в оковы. Сами же князья и бояре в одной веже упивались вином и рассказывали, кто какую вину наговорил на святого.

Но, възлюблении князи русстии, не прельщайтеся суетъными мира сего и вѣка скороминующаго, иже хуждьше паучины минуетъ. Ничтоже бо принесосте на свѣт сей, ни отнести можете — злата и сребра или бисера многоцѣннаго, нежели градовъ и власти, о нихже каково убийство сътворися! Но мы на первое възвращшеся, сътворившеся чюдо да скажемъ.

О, возлюбленные князья русские, не прельщайтесь суетою мира сего и века скоропреходящего, что быстрее паутины минует. Ничего не принесли вы на свет сей, ничего же и унести не сможете — ни золота и серебра, ни бисера драгоценного, ни тем более городов и власти, ради которых такое убийство содеялось! Но мы к предыдущему вернемся, чтобы рассказать о происшедшем чуде.

В настоящую бо нощь посла князь Юрей от слугъ своихъ стеречи телеси святаго. И яко начаша стеречи телеси святаго, яко страх великъ и ужасъ приятъ, не могуще трьпѣти, отбѣгоша въ станы. И рано пришедше, не обрѣтоша телеси святаго на вѣже, но телѣга стояще и вѣку на ней ужи привязано, а тѣло святаго особь на единомъ мѣсте лежаше раною к земли и кровь многую исшедшу изъ язвы; десная рука под лицемъ его, а лѣвая у язвы его, а порты одинако одѣнъ. Преславно бо Господь прослави вѣрнаго раба своего Михаила и тако удиви: об нощь бо лежа тѣло святаго на земли, а не прикоснуся ему ничтоже от звѣрей, от множества сущу бесчислену; съхранит бо Господь вся кости ихъ, ни едина же от нихъ не съкрушится, смерть же грѣшником люта. Еже и бысть треклятому и безаконному Кавгадыю: не пребывъ ни до полулѣта, злѣ испроверже окаянный животъ свой, приятъ вѣчныя муки.

В ту ночь послал князь Юрий слуг своих стеречь тело святого. И как начали они стеречь тело святого, так великий страх и ужас напал на них, и не в силах терпеть его, убежали они в станы. И вернувшись рано <утром>, не нашли они тела святого на доске, лишь телега стояла, и доска на ней веревками привязана, а тело святого поодаль лежало раною к земле, и крови много вытекло из раны; правая рука — под лицом его, а левая — у раны, и одежда на нем. Преславно Господь прославил верного раба своего Михаила и так удивил: всю ночь лежало тело святого на земле, а ни один зверь, из бесчисленного множества тут живущих, не коснулся его, — ибо хранит Господь все кости их, и ни одна из них не сокрушится, смерть же грешникам — страшна. Так и случилось с треклятым и беззаконным Кавгадыем: не прожив и полугода, скверно кончил он окаянную жизнь свою, принял вечные муки.

Мнози же вѣрнии и от невѣрных тое нощи видѣша чюдо преславно: два облака свѣтла всю нощь осѣняета над телесем преблаженнаго, раступающася и паки ступающася вмѣсто, осѣняющи, яко солнце. Наутрия глаголаху: «Святъ есть князь сий, убиенъ бысть безвинно. Облакома сима являетъ присѣщение аггельское над нимъ», — еже исповѣдаша нам съ слезами и съ многими клятвами, яко истинна есть бывшее.

Многие же верные и из неверных некоторые видели в ту ночь чудо преславное: два светлых облака всю ночь осеняли тело преблаженного, расходясь и опять сходясь, сияли как солнце. Наутро говорили: «Свят сей князь, убит безвинно. Облака эти являют заступничество ангельское над ним», — что в слезах и со многими клятвами и исповедали нам, что истинно так было.

И оттолѣ посла тѣло въ Мжачары и съ всѣми бояры. И тамо, слышаша, гости, знаеми ему, хотѣша прикрыти тѣло святаго с честию плащаницами многоцѣнными и съ свѣщами преславно въ церкви поставити. Приставлении же немилостивии бояре не даша ни видѣти блаженнаго, но съ многою укоризною поставиша въ единой хлѣвине за сторожи. Но ту прослави его Господь Богъ. Мнози от различных языкъ, живующих в мѣсте том, по вся нощи видяху столпъ огнен, сияющь от земля и до небеси, инии же яко дугу небесную, прикладающи над хлѣвину, идѣже лежитъ тѣло блаженнаго.

И оттуда послали тело в Мжачары со всеми боярами. И говорили, что там знавшие князя купцы хотели с честью прикрыть тело святого драгоценными плащаницами и со свечами с великой славой в церкви поставить. Приставленные же жестокие бояре не дали даже увидеть блаженного, но поставили со всяким унижением в какой-то хлев, приставив сторожей. Но и тут прославил его Господь Бог. Многие из различных народов, живущих в том месте, все ночи видели огненный столп, сияющий от земли до небес, а другие — радугу, склоняющуюся к хлеву, где лежит тело блаженного.

И оттолѣ его повезоша к Бездежю, и яко приближающимся имъ къ граду и мнози видѣвше из града около саней святаго множество народу съ свѣщами, инии же на конѣхъ с фонари на воздусѣхъ ездяще. И тако привесше въ град, не поставиша его во церкви, но въ дворѣхъ стрежахутъ его. Един же от стрегущих възлежа верху саней, сущихъ с телесемъ святаго; и тако невидимо нѣкоторая сила сверже его далече с саней святаго. Он же с великою боязнию едва въста, живу ему сущу, пришедше, повѣда сущему ту иереови вся бывшая ему, от негоже мы слышахомъ и написахомъ.

И оттуда повезли тело к Бездежу, и когда подъезжали к городу, многие из города видели около саней святого множество народа со свечами, иные же на конях с фонарями по воздуху ездили. И так, привезя в город, не поставили его в церкви, а во дворе стерегли его. Один же из стерегущих разлегся на санях с телом святого; и какая-то неведомая сила сбросила его далеко с саней святого. Он же, едва встав, с великой боязнью, ибо жив остался, пришел и рассказал все, что случилось с ним, бывшему тут иерею, от которого мы слышали и написали.

И оттолѣ повезоша его в Русь. Везуще его по градомъ по русскимъ и довезоша его до Москвы, положиша и́ въ церкви всемилостиваго Спаса в монастыри. И княгинѣ же его и сыном его не вѣдущимъ ничтоже сътворшагося, далече бо бяше земля, не бѣ мощно вести никомуже.

И оттуда повезли его на Русь. Везли его по городам русским и довезли до Москвы, положили его в церкви всемилостивого Спаса в монастыре. А княгиня и сыновья его не знали ни о чем случившемся, ибо далеко была земля <их>, и ни у кого не было возможности везти.

На другое же лѣто приехавъ в Русь князь Юрий, приведе с собою князя Костяньтина и дружину отца его. И се увѣдавши княгини его Анна, и епископъ Варсунофей, и сынове его, послаша увѣдати на Москву. Послании же приехаша, повѣдая, яко христолюбивый великий князь Михайло убиенъ бысть. И плакашеся многи дни неутѣшно.

На другой год приехал на Русь князь Юрий, привел с собой князя Константина и дружину отца его. И вот, услышав об этом, княгиня Анна, и епископ Варсонофий, и сыновья его послали в Москву, чтоб узнать все. Посланные же, вернувшись, поведали, что христолюбивый великий князь Михаил убит. И плакали они много дней неутешно.

Бывшу князю Юрию в Володимере, посла к нему князь Дмитрей брата своего Александра и бояръ своих, и едва ся смиришася. И взя князь Юрий множество сребра, а мощи блаженнаго Михаила повелѣ отпустити въ Тферь. Послаша на Москву бояръ своихъ со игумены и со прозвитеры, привезоша мощи святаго въ Тферь со многою честию, и срѣте и́ Дмитрей, и Александръ, и Василий, и княгини его Анна на Волге в насадѣ. А епископъ Варсунофей съ кресты и съ игумены, и с попы, и дияконы, и бесчисленое множество народа срѣтоша его у святаго Михаила на березѣ. И от многаго вопля не бѣ слышати поющихъ, не можаху раки донести тѣсноты ради до церкви, поставиша пред враты церковными. И тако на многи часы плакавшеся, едва внесоша въ церковь, пѣвше надгробныя пѣсни, положиша въ церкви святаго Спаса въ гробѣ, яже самъ създалъ, на десной странѣ, посторонь епископа Семиона, месяца сентября въ 6 день на чюдо архаггела Михаила.

Когда был князь Юрий во Владимире, послал к нему князь Дмитрий брата своего Александра и бояр своих, — и едва помирились. И взял князь Юрий множество серебра, а мощи блаженного Михаила повелел отпустить в Тверь. Послали в Москву бояр своих с игуменами и пресвитерами, привезли мощи святого в Тверь с большою честью, и встретили его и Дмитрий, и Александр, и Василий, и княгиня его Анна на Волге в насаде. А епископ Варсонофий с крестами, и с игуменами, и с попами, и дьяконами, и бесчисленное множество народа встретили его у <монастыря> святого Михаила на берегу. И от сильного вопля не было слышно поющих, и не могли из-за тесноты раки донести до церкви, поставили перед вратами церковными. И так долгие часы плакали и едва внесли в церковь, поя надгробные песнопения, и положили в церкви святого Спаса в гробнице, которую сам сделал, на правой стороне, пообок от епископа Симеона, месяца сентября в 6 день на чудо архангела Михаила.

Се чюднее сотвори Богъ своею чюдною и неизреченною милостию: ис толь далее страны везено тѣло святаго на телѣзе и в санех, потом же все лѣто стояло на Москвѣ, обрѣтеся все тѣло цѣло и неистлѣвше. Да како можемъ по достоянию въсхвалити, блаженный княже...

Еще чудеснее сотворил Бог своею чудною и несказанною милостью: из столь дальней страны везли тело святого на телеге и в санях, потом целый год стояло оно в Москве, и осталось все тело цело и нетленно. Да как можем достойно восхвалить, блаженный княже...

Β лето 6800 . — Дата 6800 (1292) г., читающаяся в ряде списков Пространной редакции, не имеет никакого отношения ни к описываемым событиям, ни тем более ко времени создания текста. Β двух списках этой редакции читается дата 6826 (1318) г.

Михаил Ярославич (1271—1318) — великий князь тверской (где-то с 1282—1285 гг.), великий князь владимирский (1305—1317 гг.).

«Аще кто положит... въ царствии небеснем» . — Ср. Иоан. 15. 13.

Убояхся оного раба... сътворили сторицею. — См.: Мф. 25. 14—28.

В последняя бо лета... на небеса . — См.: Мф. 1. 18—25, 26. 47—27. 50, 28. 1—8; Мк. 14. 43—15. 37, 16. 1—8, 16, 19; Лк. 2. 4—7, 22. 47—23. 46, 24. 1—9, 24. 51; Иоан. 18. 1—19, 30, 20. 1—18.

Β день пятдесятный посла Господь нашъ Богъ Духъ свой на апостолы... — См.: Деян. 2. 1—4.

...приведе великого князя Владимера... землю русскую въ крещение. — Владимир Святославич (ум. в 1015 г.) — великий князь киевский, в 988 г. принявший крещение, а затем (в 988 или 990 г.) объявивший христианство государственной религией Руси.

...преда нас в руцѣ измаилтяном. — Измаильтяне — потомки Измаила, 12 сыновей которого стали князьями племен измаильских; народ, над которым исполнилось пророчество (см.: Быт. 16. 11—12, 17. 20, 21. 18, 25. 16—18). Ha Руси измаильтянами могли называть язычников, идолопоклонников или чаще мусульман. Именование измаильтянами татар традиционно для древнерусских памятников.

...въ Орду къ цареви... — Царем именуется ордынский хан, что традиционно для литературных памятников периода татаро-монгольского нашествия.

По великомъ жестоком пленении русстемъ минувшимъ лет 34. — Судя по всему, отсчет годов ведется от нашествия татар в 1237 г. до рождения Михаила Ярославича в 1271 г.

...великий князь Михайло бысть сынъ... великие княгини Ксении... — Ярослав Ярославич (вторая половина 20-х — начало 30-х гг. XIII в. — 1271) — отец Михаила Ярославича, великий князь тверской (после 1255 г.), великий князь владимирский (с 1263 г.). Ярослав Всеволодич (1190—1245) — отец Ярослава Ярославича, сын Всеволода Большое Гнездо, великий князь владимирский (с 1238 г.). Ксения (ум. в 1312 г.) — вторая жена Ярослава Ярославича, дочь новгородского боярина Юрия Михайловича.

...преставися великий князь Андрѣй... — Андрей Александрович — князь городецкий и костромской, великий князь владимирский (с 1294 г.), сын Александра Ярославича Невского, двоюродный брат Михаила Ярославича, умер в 1304 г.

...благослови. его на свой стол... степени великого княжения. — Михаил Ярославич имел преимущественные права на владимирский великокняжеский стол, так как был внуком Ярослава Всеволодича (см. выше), а претендовавший на это же княжение Юрий Данилович Московский (см. далее) лишь его правнуком.

И пойде въ Орду къ царю... — Поход Михаила Ярославича относится κ 1304—1305 гг. Ханом в то время был сын Менгу-Тимура Тохта.

...сыновецъ его князь Юрий... — двоюродный племянник Михаила Ярославича Юрий Данилович (ум. в 1325 г.), князь московский, великий князь владимирский (с 1315 г.).

...митрополит Максимъ всея Руси... — Максим — митрополит киевский и всея Руси, грек, прибыл в 1283 г., умер в 1305 г.

«Аще обратитеся ко мнѣ... покажню в ac». — Ср.: Иер. 25. 5—29, 35. 15, 35. 17.

...сѣде ин царь, именем Озбякъ. — Β 1313 г. хан Тохта умер, ханский престол занял его племянник Узбек.

...мерьскую вѣру срацинскую... — Сарацины — один из народов, живших на территории Аравии. Первоначально сарацинами называли кочующие разбойничьи племена, в средние века христианские писатели называли сарацинами арабов, а впоследствии — мусульман.

«Предасть ны в руцѣ... паче всея земля». — Дан. 3. 32.

Егда бо Господь Титу предасть Иерусалимъ... за людская прегрешения. — Пленение Иерусалима войсками римского военачальника (впоследствии императора) Тита (70 г. н. э.) описано в кн. 5 и 6 «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия, которая была переведена на древнерусский язык не позднее XI в. Идея «казни» Иерусалима не оригинальна для Жития Михаила Ярославича, она присутствует уже в «Истории иудейской войны»: «Тогда будеть взятъ Иерусалимъ град, и святаа пожжется, егда усобица будеть на градѣ и своими рукама осквернять олтарь божии» (Мещерский Н. А. История иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.—Л., 1958, с. 341). Фока — византийский император (602—610 гг.), известный своими жестокостями. Рассказы ο его правлении читаются в составе различных хроник и хронографов.

...треклятаго Кавгадый. — Один из представителей золотоордынской знати, военачальник, ханский посол.

«Падетъ от страны твоея... на руках возмут тя» . — Пс. 90. 7, 90. 10—12.

сына своего Костяньтина... — Константин (1306—1346) — третий сын Михаила Ярославича, великий князь тверской (с 1339 г.).

...у епископа своего Варсунофия... — Варсонофий — епископ тверской (1315—1328 гг.).

...игумена Иванна... на рецѣ на Нерли... — Точных сведений об игумене Иване мы не имеем. По предположению В. А. Кучкина, это Иван Царегородец, игумен тверского монастыря св. Федора Тирона и Федора Стратилата, который провожал Михаила Ярославича до Нерли Волжской. На Нерли Волжской монастырей не было.

...благородная его княгини Анна и сынъ его Василий... — Анна (ум. в 1368 г.) — святая благоверная княгиня Анна Кашинская, дочь ростовского князя Димитрия Борисовича. Василий (1309—1368) — младший, четвертый сын Михаила Ярославича, великий князь тверской (1348—1365 гг.), в последние годы князь кашинский.

Помянулъ бо бяше... мученика Дмитрея... с ними спасенъ буду... — Димитрий Солунский — святой великомученик, пострадавший во времена императора Диоклетиана, воин, правитель Солуни. Приведенный эпизод имеет своим источником широко распространенное на Руси Житие Димитрия.

Се бо умякнуша... ны быша и стрѣлы... — Ср. Пс. 54. 22.

«Поставлю властеля, ругателя ихъ и судию, немилующа ихъ». — Ср. Ис. 3. 1—4. Цитата далеко не точная, смысл библейской фразы несколько изменен. Возможно, в Житие Михаила Ярославича Тверского она попала не непосредственно из Книги пророка Исайи, а через другой текст, например, летописную повесть об убиении Бориса и Глеба (см. наст. изд., т. 1).

. — Михаил Всеволодич (80—90-е гг. XII в. — 1246) — великий князь черниговский (1224—1234 гг.), убитый в Орде, почитавшийся на Руси как мученик, погибший за христианскую веру (Сказание об убиении в Орде князя Черниговского... см. в т. 5 наст. изд.).

Котыга — верхняя одежда типа накидки, плаща или рубашка.

Кыпт — варианты др. списков: якыпт, апокит, апокыт, набкит, абъкит. Значение слова не зафиксировано др. источниками. Судя по всему, в данном случае имеется в виду плащ из войлока (подробнее см.: Кучкин В. А. Повести ο Михаиле Тверском, с. 214).

...съхранит бо Господь... смерть же грѣшником люта. — Ср. Пс. 33. 21—22.

...въ церкви всемилостиваго Спаса в монастыри. — Монастырь Спаса на Бору в Московском Кремле.

...князь Дмитрей брата своего Александра... — Дмитрий Михайлович Грозные Очи (1299—1326) — старший сын Михаила Ярославича, великий князь тверской (с 1319 г.), 21 ноября 1324 г. убил в Орде Юрия Даниловича Московского и 15 сентября 1325 г. был казнен ханом за самоуправство. Александр (1301—1339) — второй сын Михаила Ярославича, великий князь владимирский (1325—1327), после набега Чол-хана (Шевкала) бежал в Литву, с 1337 г. великий князь тверской, казнен в Орде.

Насад — тип речного судна.

...въ церкви святаго Спаса... — Спасо-Преображенский собор, главный храм Твери, построенный по повелению Михаила Ярославича и его матери великой княгини Ксении.

Симеон — епископ тверской, умер в 1289 г.

княже... — Конец рукописи (один лист) утрачен.

У великого Тверского князя Ярослава Ярославича был верный слуга, отрок именем Григорий. Доверял ему князь во всем, поручая даже ездить по своим селам и собирать дань. Случилось раз тому слуге быть в приволжском селе Едимонове, что от Твери в четырнадцати верстах, и остановился он в доме местного пономаря Афанасия. У хозяина же была дочь Ксения, красоты неописанной и нрава самого приветливого и благочестивого. С ранней младости любила девочка слушать Святое Писание, постигая его не только умом, но и сердцем.

Увидал девушку Григорий и обомлел: такая красота! Влюбился с первого взгляда и задумал жениться. Но как уговорить князя, как получить его согласие? А от пономаря таиться не стал, поведал о своей любви. Пономарь сначала заробел и не поверил: “Ты служишь у такого знатного князя, а мы люди простые и бедные”. Но рассказал жене и дочери, а дочь и говорит: “Положись во всем на волю Божию, сделай, как он просит, ибо не он это просит, а Господь так хочет”.

Ну уговорились – свадьбе быть в том селе и венчаться молодым в церкви Димитрия Солунского.

Закончив дела, Григорий поспешил в Тверь. Вспомнит девушку – и у него так легко и радостно на душе! А девушка, как он уехал, успокаивает родителей: “Не удивляйтесь! Он так мыслит, а Бог все сделает по-своему. Не этому суждено стать моим мужем, а другому. Тому, кого мне Бог даст”. Изумились ее речам, но не поняли их.

Григорий же, дождавшись удобной минуты, пал князю в ноги, рассказал о своем уговоре и умолял дать согласие. Великий князь поначалу его отговаривал: “Если уж надумал жениться – женись, но выбери себе пару из боярских детей. Возьмешь бедную – стыдно будет тебе и от родителей своих, и от бояр, и от друзей: от всех ненавидим будешь. Да и мне-то будет стыдно за тебя!”. Но отрок ничего не слушал, а только молил князя.

Наконец дал князь согласие, велел приготовить жениху барку – Едимоново стояло на Волге, – сам же обещался поспеть ко дню венчания, приехав по берегу, и отправился на охоту. А перед этим в ночь снится ему сон, будто он на охоте, и вот пустил своего любимого сокола, а тот поймал ему голубицу красоты необыкновенной. Долго думал князь, что значит сон этот (а был князь Ярослав еще неженатый, всего-то двадцати лет).

Доплыл отрок по реке, пристал к берегу и послал гонцов в село сказать, чтоб торопились. Девица же гонцам отвечала, что еще не все готово, сама-де пришлю весть. А своим говорит: “Сват мой приехал, а жених пока в поле тешится”.

Ночью князь снова видит тот же сон, а как его понять, не знает. Отрок же, видя, что время идет, торопит всех. Девица же отроку говорит: “Не спеши, у меня еще будет гость незваный, лучше позванных!”.

Князь же охотился неподалеку, но в Едимонове не бывал и места те не знал. И вот видит стаю лебедей на Волге, пустил на них ястребов и соколов. Много лебедей поймали, а любимый сокол заигрался и полетел к селу. Князь – за ним. Сокол сел на церковь и чистит перья. Князь спрашивает, что за село и чь` оно? Ему отвечают – Ярослава Ярославича, его то есть, а он тут никогда не был и его не узнают: в охотничьей одежде, в дорожной пыли. Думают, лошадьми ведает, к жениху приехал.

Вот народ уже собирается в церковь идти, а девица вдруг и говорит: “Встречайте моего суженого”. Пошли, посмотрели, а это князь! Все прощения просят, что не встретили, а девица говорит отроку: “Встань, дай свое место князю. Он – жених мой, а ты был сват!”. Великий князь взглянул на нее и обмер – будто лучи от лица ее сияют, такая она прекрасная! И сказал князь отроку: “Иди, ищи себе иную невесту, а эту беру я”.

Взял князь девицу за руку и повел в церковь и в тот же день венчался, как положено. И была великая радость у князя, и повелел он всех угощать во всю ночь даже до утра. А когда вышел князь из церкви, сокол его любимый слетел на голос его с купола церкви и сел на десницу его, оглядывает и князя, и княгиню, как бы веселясь.

Отрок же не пил, не ел, а ночью, помолившись, снял с себя все княжеское и надел простое и ветхое платье, которое купил у крестьянина, и тайком ото всех ушел в лес, в самые пустынные чащобы, куда глаза глядят.

Наутро хватились, а его нет. Искать. Все обошли – только платье снятое нашли. Князь особо велел пройти по реке, колодцы оглядеть – боялся, не предал ли он себя душегубительсгву: “Я повинен в его смерти”. Княгиня же возражала: “Богу было угодно так. Не человеческим это хотением случилось, чтобы ты, великий князь, приехал к нашей нищете и взял меня”.

Потом молодые вернулись в Тверь, их радостно встречал весь народ “от мала до велика”, и пирование шло еще три дня.

А отрок Божиим промыслом пришел на реку Тверцу, в глухое лесное место, и поставил там хижинку. Но однажды на его жилище набрели люди, стали выведывать, кто он, да откуда, да кто ему велел здесь поселиться. Отрок ничего не отвечал, а когда ушли те, отправился искать новое место, в еще более глухом лесу, испрашивая видения у Богородицы.

И вот однажды во сне видит он поле чистое и свет сияющий. Проснулся он и долго думал над видением. И в ту же ночь явилась ему во сне Пречистая и повелела воздвигнуть церковь во имя Успения и указала место: “Иди и не бойся, князь будет помогать тебе. А когда поставишь монастырь, то совсем немного поживешь и перейдешь на небо”.

Задумался отрок, как исполнить повеленное. В этих думах и застали его пробирающиеся через чащобу ловцы зверей. Они узнали Григория и обрадовались, что, прожив в диком лесу более трех лет, нашелся он живой и здравый. Они уговорили его идти к князю, который тоже был рад, поцеловал Григория и прослезился. Князь тут же велел принести его прежние одежды, но отрок возражал: “не за этим я пришел”, и рассказал все о жизни своей и о своих видениях.

И дал князь ему людей, расчистили то место, привели мастеров и поставили церковь. А когда освящали церковь во имя Успения Богородицы, то были и князь, и княгиня, и весь княжеский двор. И назвали то место Отрочь монастырь и восславили Господа и Пречистую Его Матерь. А на следующий день пострижен был отрок во иноческий чин и наречен Гурием. Немного пожил он после пострижения, и похоронили его там же. Монастырь же тот существует и доныне.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ-легендарное повествование о женитьбе великого князя тверского Ярослава Ярославича (ум. 1271) и об основании Тверского Отроча монастыря. Созданная во 2-й пол. XVII в., в Твери, возможно, в самом Отроче монастыре, П. дошла до нас в 18 Read More ......
Повесть об убиении Андрея Боголюбского В 1175 г. был убит великий князь Андрей Суздальский, сын Юрия Долгорукого, внук Владимира Мономаха. Князь получил некогда во владение от отца Вышгород, резиденцию киевских князей, но он предпочел удалиться на север и основал каменный Read More ......
Повесть о разорении Рязани Батыем Через два года после перенесения иконы Николы Чудотворца, на Русь приходит безбожный царь Батый. Он становится со своим войском на реке Воронеже около Рязани. Батый посылает послов к рязанскому князю Юрию Ингоревичу, предлагая следующие условия: Read More ......
Повесть о житии Александра Невского Князь Александр был сыном великого князя Ярослава. Его мать звали Феодосией. Ростом Александр был выше других, голос у него был как труба, а лицо – прекрасно. Он был сильным, мудрым и храбрым. Знатный человек из Read More ......
Повесть об Ионе, архиепископе новгородском Теперь хорошо вспомнить и блаженного нашего пастыря Иону, в кратком хотя бы слове. Вот ведь и недолго пришлось ему украшать архиерейский престол Великого Новгорода – три только года, – но успел он проявить великую доброту Read More ......
Повесть о Петре и Февронии Муромских В городе Муроме правил князь Павел. К его жене дьявол прислал летающего змия на блуд. Ей он являлся в своем виде, а другим людям казался князем Павлом. Княгиня во всем призналась своему мужу, но Read More ......
Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе Однажды святой архиепископ Иоанн творил ночную молитву в своей келье. А бес забрался к нему в умывальницу. Святой перекрестил этот сосуд с водой, и бес не мог выйти. Тогда он взмолился к Иоанну, Read More ......
Повесть об Ульянии Осорьиной Во времена Ивана Грозного жил ключник Иустин Недюрев. Жену его звали Стефанидой, и была она родом из Мурома. Они проводили дни свои “во всяком благоверии и чистоте” и были богаты. У них родилась дочь Ульяния. Ульянии Read More ......

Краткое содержание Повесть о Тверском Отроче монастыре

ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ-легендарное повествование о женитьбе великого князя тверского Ярослава Ярославича (ум. 1271) и об основании Тверского Отроча монастыря. Созданная во 2-й пол. XVII в., в Твери, возможно, в самом Отроче монастыре, П. дошла до нас в 18 списках, передающих три разновидности текста, весьма близкие друг другу по содержанию и по времени возникновения (публиковалась лишь наиболее поздняя, конца XVII - нач. XVIII в., и наиболее совершенная в художественном отношении редакция).

Композиция П. полностью соответствует композиции произведений жанрово-тематической группы повестей об основании монастырей: предыстория, объясняющая причину поставления монастыря; поиски места; знамение, указывающее на место для монастыря; расчистка места; строительство монастыря; сообщение о его процветании. Однако предыстория, обычно в повестях об основании монастырей не имевшая самостоятельного значения, в П. содержит в себе основну сюжетную коллизию, к тому же она имеет абсолютно светский характер, что для повестей об основании монастырей нетипично. История, рассказанная в П. (о любви княжеского отрока Григория к дочери церковного причетника из с. Едимонова красавице Ксении и о том, как в день свадьбы князь отнял невесту у своего любимца, а тот ушел от людей в лес и основал там монастырь), не соответствует историческим фактам, известным по летописям. По сути, П. является развернутым этимологическим толкованием названия монастыря. Источником ее основной сюжетной коллизии стала одна из сцен свадебного обряда - сцена “сымания свадебного отрока”, да и герои П.- это персонажи, “чины” свадебного обряда (жених-князь; невеста-княгиня; “отрок”, играющий в обряде роль ложного жениха; “бояре” из свадебного поезда, сопровождающие жениха и невесту), переведенные в систему повествовательного текста и прикрепленные к реальным историческим фигурам. Влияние свадебного обряда сказывается и в использовании в П. символики свадебных лирических песен. П. насыщена топографическими реалиями, среди ее источников и княжеские грамоты, и, по всей вероятности, какая-то летопись. Однако реалии, упомянутые в П., характерны не для 2-й пол. XIII в. (время действия в П.), а для 2-й пол. XVII в. И сам исторический материал использован лишь для придания вымышленному рассказу внешне “достоверного” вида. Почти не имея значения как исторический источник, П. чрезвычайно важна для понимания перехода от литературы древней к литературе нового времени, и как произведение, в котором, по словам Д. С. Лихачева, “впервые в русской литературе конфликт перенесен из сферы мировой борьбы зла с добром в самую суть человеческой природы”, и как произведение, которое можно рассматривать как один из первоначальных этапов формирования русского романа, и как произведение, автору которого удалось талантливо сочетать сюжетную новизну (изображение любви до брака нехарактерно для древнерусской литературы) с истинной религиозностью и с глубоким пониманием ценности человеческой личности. Так, задуманная как произведение о монастыре, П. стала произведением о человеке, о его горестной судьбе.

П. послужила одним из источников Жития Михаила Ярославича Тверского, написанного архимандритом Макарием в 1765 г. и пересказанного Н. М. Карамзиным в “Истории государства Российского” (Т. 4. Примеч. 118). Через посредство “Истории” Н. М. Карамзина и “Дорожника” И. Ф. Глушкова сюжет П. попал в литературу нового времени и нашел свое отражение в произведениях В. Т. Нарежного, А. А. Шаховского, С. Н. Глинки, Ф. Н. Глинки, В. К. Кюхельбекера, В. С. Глинки, Н. Полевого, Т. Северцева-Полилова и др.

С. А. Семячко

АПОКРИФЫ (от греч. anokpufos - тайный, сокровенный) -возникшие на рубеже нашей эры в древнееврейской и древнесирийской среде, а также на христианском Востоке сочинения о персонажах и событиях Священной истории, не вошедшие в официальные иудейский и христианский...

В летописи полно и отчётливо отразились отличительные черты древнерусской литературы. В ней проявился растущий интерес русского народа к своей истории - глубокий патриотизм, связь письменной литературы с устным народным творчеством и разнообразие...

Помимо жития, написанного Нестором, известно и анонимное житие тех же святых – «Сказание и страсть и похвала Бориса и Глеба». Представляется весьма убедительной позиция тех исследователей, которые видят в анонимном «Сказании о Борисе и Глебе» памятник,...

МАКАРИЙ-митрополит Московский и всея Руси (1481/1482-31.XII.1563)- выдающийся политический деятель, писатель и собиратель древнерусских книг, инициатор создания и редактор многотомных книжных сводов. Место рождения и сословное происхождение М. неизвестны;...

«Повесть о Тверском Отроче монастыре» и местные легенды

Тема, заявленная в названии этой главы, может быть рассмотрена с двух точек зрения. С одной стороны, всю жанрово-тематическую группу повестей об основании монастырей можно отнести к роду местных легенд (учитывая при этом письменный характер такого рода повестей); в этом случае есть основание рассмотреть некоторые мотивы «Повести…» с точки зрения использования их в легендах, имеющих местный характер. С другой стороны, необходимо поставить вопрос о возможности существования устной легенды и ее отношении к «Повести…».

Обратимся сначала к первой стороне проблемы. Сопоставление Повести со свадебным обрядом показало, что природа отдельных мотивов и персонажей не выявляется полностью при сравнении со свадебным фольклором.

В первую очередь это касается разработки в «Повести…» мотива соколиной охоты. Как уже говорилось, возникающий в Повести дублет – сокол-Григорий, приводящий князя в Едимоново, и реальный сокол, улетающий во время охоты и также приводящий князя в Едимоново, - можно объяснить тем, что в данном случае соединились два мотива, мотивы сокола свадебного и сокола строительного. Остановимся на этом подробнее.

В качестве примера приведу легенду, найденную А. А. Титовым и рассмотренную С. К. Шамбинаго в статье о местных легендах. Эта «легенда интересна тем, что построена на мотиве, которым часто пользуются рассказы об основании монастырей: в княжение Константина Всеволодовича Ростовского (XIII век) княжеский сокольник Богдашка среди дремучего бора нашел улетевшего у него любимого княжеского сокола, причем во время поисков был перевезен через реку неизвестным стариком. Когда князь пожелал видеть место, где был пойман сокол, то, пришедши туда, нашел образ св. Николая, в лице которого Богдашка узнал перевозившего его старца. Князь основал тут церковь во имя св. Николая и около нее образовалось село «Никола на перевозе» (8,5 км от Ростова)».

Другая легенда, в которой сохранился след мотива строительного сокола, зафиксирована устюжскими летописями.

«В лето 6770. Бысть вечье на бесермены по всем градом руским, и побиша татар везде, не терпяще насилия от них, зане же умножишась татарове во всех градех руских, а ясащики живуще, не выходя. Тогда ж Изосиму убиша, злаго преступника, в Ярославле. А на Устюзе городе тогда был ясащик Буга богатырь и взял у некоего крестьянина дщерь девицу насилием за ясак на постелю. И приде на Устюг грамота от великаго князя Александра Ярославича, что татар бити, и девка сказала Буге. И он, пришед на вечье, и доби челом устюжанам на их воле, и крестися, а 3 девицею венчася, и наречено бысть имя ему Иванн. Се ж бысть чюдо дивно. Сей Буга Иван сед на конь, поеде с соколом на утицы, и бысть во утрии день красен. И одержим бысть сном, взыде на гору, и слез с коня, и привяза за древо, а сокол посади на луку у седла, а сам ляже на землю и усну. И явися ему во сне Иванн Предоотеча, глаголя: «Ha сем месте постави церковь мою во имя мое». И востав от сна своего, и потом постави на том месте, еж есть на Соколье горе, церкви рожество Иванна Предтечи».

Совершенно очевидно, что, хотя в этой легенде есть сообщение о женитьбе, мотив сокола (охота сокола на утиц) не имеет к ней никакого отношения, и сама охота происходит уже после женитьбы.

Интересна для нас и история Петра, царевича ордынского, особенно в том виде, в каком она изложена в летописном своде 1652 г.

«В та же лета (6757) прииде из Орды в Ростов Петр царевич и крестися в Ростове. По крещении же своем некогда ловящу ему птицы на поли, и отправив правило свое, на поле ляже спати. И явишася ему во сне апостоли верховнии Петр и Павел, и даста ему два мешца, во едином злато, а в другом сребро, и повелеста ему сотворит монастырь. Он же убудився от сна и обрете метцы в пазусе своей и, советовав со епископом, купи; у воеводы земли, идеже строити монастырь. Егда же потянута вервь, он же кладе по тому месту, идеже вервь, по 9 сребреник, а десятой златник, и, собирающе их, наполнита пятеры возила, елико мощно вести, метцы же полни бяху. Той же монастырь в Ростове и до днесь нарицается Петровский. Потом же браку сочетався, и чада породи, и преставися лета 6771, в том монастыре и погребен бысть».

Этот рассказ имеет много общего с легендой о Буге-богатыре. Легенду о церкви святого Николая можно представить следующим образом: соколиная охота-потерявшийся и найденный сокол-строительство церкви. Две другие легенды выглядят несколько иначе: соколиная охота-сон, видение-строительство церкви (монастыря).

Мотив строительного сокола – это мотив преимущественно местных легенд, таким образом использование мотива строительного сокола в «Повести о Тверском Отроче монастыре» вполне традиционно. В разработке этого мотива Повесть ближе к первой из приведенных легенд, в которой фигурирует потерявшийся и вновь найденный сокол. Однако в «Повести о Тверском Отроче монастыре» мотив строительного сокола самостоятельной роли не играет, а лишь влияет на разработку мотива сокола свадебного.

Отметим, что в фольклорных текстах мотив свадебного сокола (будь то сокол-жених или сокол-сват) связан с идеей выбора (или поиска, что в данном случае одно и то же) невесты. Сокол-жених из стада лебедей выбирает себе одну лебедушку, что равно выбору какой-то одной девушки из целой «толпы» сверстниц. Соколы-сваты ищут и находят утушку, что равно поискам и высватыванию какой-то девицы. В «Повести о Тверском Отроче монастыре» мы также видим выбор невесты: и в сне Ярослава, где дано символическое изображение этого выбора («…той же сокол, все стадо птиц разогнав, поймал голубицу, красотою зело сияющую, паче злата, и принесе ему (т. е. князю) в недра»), и при сватовстве Григория («...и дивляшеся в себе велми, яко нигде таковыя обрете девицы...», т. е. мысленно отрок сравнивает свою избранницу с другими девушками).

Обратим внимание на то, что коллизия Повести в полной мере присутствует в сне Ярослава. Сокол из сна князя попадает в такую ситуацию, в какой обычно сказывается фольклорный сокол-жених (охота на стаю птиц и выбор одной из них), но ведет себя как сокол-сват (пойманную птицу отдает другому). Между этим соколом и Григорием полностью сохраняется параллелизм. Отрок находит невесту и отдает (вынужден отдать) ее другому.

Сокол из сна Ярослава не приравнивается однозначно ни к соколу-жениху, ни к соколу-свату, и это еще раз говорит о том, что содержание свадебных песен не объясняет полностью сюжета Повести. Однако структура свадебных песен, состоящих из параллельных, символического и реального, пластов, несомненно оказала влияние на композицию Повести, где также сохраняется параллелизм между поведением сокола в символическом сне князя и действиями Григория.

В свадебном фольклоре мы имеем дело исключительно с выбором, в Повести же, несмотря на то что Григорий выбирает себе невесту (а как потом оказывается, не себе, а князю), постоянно говорится о том, что Ксения Ярославу предопределена свыше. Идея предопределения – одна из ведущих идей Повести. В тексте ее мы постоянно сталкиваемся с напоминаниями о Божьей воле: «Богу бо тако изволившу», «его же Бог мне подаст» (о женихе), «Богу тако изволившу», «Божьим изволением», «Богу убо тако изволившу».

Идея предопределения связана в Повести главным образом с Ксенией. Но отметим, что к идее предопределения имеет отношение и мотив строительного сокола. В приведенных выше легендах сказано, что церковь строится там, где сел сокол. Т. е. сокол, приводящий к построению церкви, указывает и место для этой церкви, место, предопределенное свыше. В одной из легенд идея предопределения подчеркнута тем, что мотив строительного сокола усилен мотивом явления иконы.

Подчеркнем еще раз, мотив сокола свадебного традиционно связан с идеей выбора, мотив сокола строительного – с идеей предопределения. Сокол-Григорий и сокол, улетевший от князя во время охоты, приводят Ярослава к предопределенной Богом невесте. Сокол в Повести – вестник Божьей воли, это подчеркнуто тем, что он садится на церковный крест, да и всем поведением его на кресте. Женитьба князя является предысторией построения монастыря, и сокол, таким образом, приводя князя к невесте, приводит отрока к идее строительства монастыря. Можно заключить, что, несмотря на органическую связь Повести со свадебным обрядом, на явное преобладание в тексте свадебной символики, мотив сокола свадебного тесно переплетается с мотивом сокола строительного.

Особого внимания заслуживает вопрос об устных легендах, касающихся истории возникновения Отроча монастыря и объясняющих его название.

Сопоставление Повести со свадебным обрядом позволяет отрицательно ответить на вопрос о возможности существования легенды о женитьбе князя на крестьянке, предшествующей Повести. Этому есть еще одно подтверждение. Ни один из текстов, касающихся князя Ярослава Ярославича и его жены Ксении (летописи, различные редакции Жития Михаила Ярославича) и предшествующих Повести, не сохранил следов такой легенды. Рассказ о неравном браке содержится лишь в поздних (не ранее середины 18 в.) редакциях Жития Михаила Ярославича и явно имеет своим источником Повесть.

В книге Н. Н. Овсянникова «Тверь в XVII веке» была приведена легенда о женитьбе князя Ярослава Ярославича на крестьянке.

Вот эта легенда и примечания к ней:

«Член Тверской ученой комиссии И. А. Иванов передал нам следующие интересные подробности и предания, относящиеся к недавно посещенному им. с. Эдимонову и его окрестностям.

«В с. Эдимонове и его окрестностях и до сих пор очень живы предания о князе Ярославе и его сыне, благоверном князе Михаиле. На левом берегу Волги против с. Городни протянулся верст на 10 широкою полосою прекрасный луг, заливаемый весною, когда Видогощинское озеро соединяется с Волгою. По лугу разливаются несколько ручьев. Параллельно реке, но в значительном от нее расстоянии, длинною грядою тянутся невысокие песчаные холмы, поросшие вековым сосновым лесом. Этот луг был любимым местом для княжеской соколиной охоты, а в лесу князь и его охотники отдыхали и утоляли голод, зажаривая на вертелах убитую дичь. Под углом каменной часовни, построенной в этом лесу, именно там, где песчаная возвышенность прорезывается журчащим ручьем, и ныне показывают остатки очага или костра. Ежегодно в праздник Вознесения сюда собираются от 3000 до 4000 человек из окрестных селений. После молебствия они располагаются близ часовни и угощаются принесенными кушаньями и лакомствами. О самой женитьбе Ярослава местное предание рассказывает так: князь охотился с соколами по лугу между Видогощем и Эдимоновым; любимый княжеский сокол погнался за белой лебедью, которая потянула к Эдимонову. Князь поехал туда же и увидел, что сокол запутался (бывшею на его ноге цепочкою) на церковном кресте. Пока ловчие делали приспособления, чтобы снять сокола, князь взошел в отворенную церковь. Там стояли пред алтарем жених, отрок князя Григорий, и невеста, красавица Ксения, дочь эдимоновского причетника. Князь, пораженный ее красотою, с словами: «Венчай поп» стал на место жениха. С этих пор как Ярослав, так и дети его особенно часто посещали Эдимоново, сделавшееся великокняжескою вотчиною. Когда св. великий князь Михаил Ярославич отправлялся в Орду в твердой решимости «положить душу свою за многия души», то все его семейство, бояре, слуги и многие тверичи провожали его на стругах до любимого становища у с. Эдимоново, где ныне часовня; здесь происходило трогательное прощание доблестного князя-мученика с провожавшими его. Все эти предания были собраны и записаны бывшим мелковским священником, недавно умершим, но, к сожалению, несколько лет тому назад эта рукопись погибла во время пожара».

Нельзя видеть в этом рассказе большого противоречия с другим известием, вошедшим в житие благоверного князя, что семья и бояре провожали его до устья Нерли (в нынешнем Калязинском уезде). Вполне возможно, что некоторые из ближних бояр, так же как и семейство, провожали князя и дальше Эдимонова, именно до Троицко-Нерльского монастыря».

В связи с этим преданием о женитьбе Ярослава Ярославича было высказано два противоположных мнения. В. Ф. Ржига считал «существующее и ныне предание еще более поздним новообразованием, возникшим уже на почве нашей повести». Полемизируя с В. Ф. Ржигой, С. К. Шамбинаго высказал диаметрально противоположное суждение: «Это предание, ярко подчеркивающее феодальный произвол, скорее можно расценить как зародыш повести, внесшей сентиментальную окраску в изображение «отрока» к своему князю».

Мнение С. К. Шамбинаго было поддержано и М. О. Скрипилем: «Автор не чужд... некоторой идеализации феодальных кругов: он неоднократно говорит о любви князя к своему отроку. Очевидно, в этом он отступает от своих фольклорных источников. Сохранившийся отрывок устного рассказа о драме Григория дает более верное изображение феодального произвола, чем повесть, смягчающая отношения между князем и его подчиненными».

Однако факт классовой оценки не может служить свидетельством первичности или вторичности текста: с равной долей вероятности можно предположить наличие классовой оценки ситуации в источнике Повести и, напротив, привнесение этой классовой оценки во вторичную по отношению к Повести легенду в результате бытования ее в демократической среде.

С одной стороны, сопоставление текстов со свадебным обрядом указывает на явную первичность Повести. С другой стороны, приведенная Н. Н. Овсянниковым легенда имеет очевидные признаки пересказа.

Техника пересказа продемонстрирована Ю. М. Лотманом. Исследуя один из пересказов «Бедной Лизы» Н. М. Карамзина, Ю. М. Лотман отметил, что «художественное мышление пересказывающего «Бедную Лизу» «мастерового» прежде всего сюжетно: произведение для него – это рассказ о событиях...» . То же самое увидим, если сравним Повесть и легенду. В легенде кратко передан сюжет, и при сохранении сюжетной основы исчезает то, что усложняет и украшает этот рассказ. Ю. М. Лотман выделяет две черты пересказа ״Бедной Лизы”: «это рассказ страшный и занимательный» . И несмотря на всю краткость легенды, эти две черты можно выделить и в ней. Ярким признаком ее вторичности является то, что она, условно говоря, «страшнее». Вовсе не случайно кульминационная сцена перенесена из дома невесты в церковь, князь отнимает у своего отрока невесту в самый последний момент, во время венчания. Отметим, что причины трансформации кульминационной сцены чисто литературные: легенду от Повести отличает не то, что легенда верно отражает феодальный произвол, а Повесть вносит в отношения между героями сентиментальную окраску, а то, что Повесть рассчитана на книжную сферу бытования, а легенда – на устную, и потому легенда должна быть более динамичной, более – «ужасной»; занимательные, неожиданные, но в то же время неторопливые построения Повести легенда заменяет молниеносным и ״страшным” действием.

Одной из важных черт, отмеченных Ю. М. Лотманом для пересказа «Бедной Лизы», является «перекодировка» на уровне жанра. «Точность географической приуроченности места действия заставила даже пересказывающих воспринять рассказ как местную легенду об озере у Симонова монастыря, а все повествование как определение свойства озера – «бабы-то все здесь тонут». То же самое происходит с Повестью и легендой: повесть, посвященная истории основания монастыря, род местной легенды, постепенно от списка к списку, от редакции к редакции утрачивает местный характер, превращаясь в рассказ о женитьбе князя на крестьянке. Особенно очевиден этот процесс в позднейших обработках Повести.

Повесть символична, полна упоминаний о Божьей воле, легенда – реалистична, то, что в Повести таинственно, в легенде – легко объяснимо (сокол ״запутался (бывшею на его ноге цепочкою) на церковном кресте”, ״ловчие делали приспособления, чтобы снять сокола”).

Прежде чем попасть в книгу Н. Н. Овсянникова, легенда прошла через несколько рук: Овсянникову ее передал И. А. Иванов, тот в свою очередь записал ее у некоего мелковского священника, который умер, а его бумаги, в том числе и запись легенды, сгорели. Во всяком случае, в том виде, в каком эта легенда воспроизведена в книге Н. Н. Овсянникова, она явно вторична по отношению к Повести.

На мой взгляд, не Повесть была основана на легенде, но сама она породила легенду, нашедшую большой отклик в краеведческой и художественной литературе.

ПОВЕСТЬ О ТВЕРСКОМ ОТРОЧЕ МОНАСТЫРЕ

Лета мироздания 6773-го, а от рожества Христова 1265 года составлен бысть Отрочь монастырь тщанием и рачением великаго князя Ярослава Ярославича Тферскаго и великия княгини богомудрыя Ксении по совокуплении их законнаго брака в четвертое лето по прошению и молению любимаго его отрока Григориа, а во иноческом чину Гуриа.

В лето великаго князя Ярослава Ярославича Тферскаго, бысть у сего великаго князя отрок, именем Григорий, иже пред ним всегда предстояше и бе ему любим зело и верен во всем; и тако великий князь посылаше его по селом своим, да собирает ему повеленная. Случися же тому отроку быти в селе, нарицаемом Едимоново, и ту обита у церковнаго понамаря, именем Афанасия, и узре у него дщерь его, девицу, именем Ксению, велми красну, и начат мыслити в себе, да оженится ею. И бояся князя своего, да некогда приимет от него великий гнев, и велми печален бысть о сем, возлюби бо ю зело, и не поведа мысли своея никому от другов своих, но в себе размышляше, да како бы ему улучити желаемое. Случися же наедине со отцем ея Афанасием, начат ему глаголати, да вдаст за него дщерь свою и обещается ему во всем помогати. Отец же ея велми удивися о сем: "Да како у таковаго великаго князя имать предстояти всегда пред лицем его, и тако ли вещает мне о семъ?" И не ведяше, что ему отвещати противу словес его. Шед убо Афанасий, вопроси о сем жены своея и дщери, сказа им подробну; дщерь же его, исполненна духа святаго, возглагола отцу своему сице: "Отче мой! сотвори ему вся сия, елика он тебе обещася, положи на волю его, богу бо тако изволившу, и сие да будетъ".

Бяше бо девица сия благочестива и кротка, смиренна и весела, и разум имея велик зело, и хождаше во всех заповедех господних, и почиташе родители своя зело, и повинуяся има во всем, от младых ногтей Христа возлюбила и последуя ему, слышаше бо от отца своего святое писание и внимаше прилежно всем сердцем своим.

Отрок же наипаче того уязвися любовию и прилежно о сем вещает отцу ея, да не устрашается: "Аз бо ти во всем имаюся и князя умолю во всем, ты же не бойся". И тако совещастася во всем, и быти в том селе браку, и венчатися в церкви святаго великомученика Димитриа Селунскаго, и жити ту, даже великий князь повелит. И тако повеленная великаго князя исполни вся, яже повелена быша, и возвратися во град Тферь с радостию и дивляшеся в себе велми, яко нигде таковыя обрете девицы, и не поведа сего никому.

Отроковица же после его рече отцу своему и матери: "Господие мои! не дивитеся о сем, что вам обещался сей отрок, он бо тако совеща, но бог свое строить: не сей бо мне будет супруг, но той, его же бог мне подастъ". Родители же ея о сем велми дивистася, что рече к ним дщерь их.

Предиреченный же отрок той, усмотря время благополучное, и припаде к ногама великаго князя, и молит его со многими слезами, и возвещает ему свою мысль, да сочетается законному браку, яко ему годно бысть, красоту и возраст девицы оныя изъявляет. Князь же великий, сия от него слышав, рече ему: "Аще восхотел еси женитися, да поимеши ce6е жену от велмож богатых, а не от простых людей, и не богатых, и худеиших, и безотечественных, да не будеши в поношении и уничижении от своих родителей, и от боляр и другов, и от всех ненавидим будеши, и от мене удален стыда ради моего". Однако на многи дни отрок моляше прилежно великаго князя, да повелит ему желание свое исполнити и тамо жити. И тако великий князь наедине его увещавает и вопрошает о сем подробну, чего ради тако восхоте. Он же все исповеда великому князю обещание свое, яко же тамо обещася.

Князь же великий Ярослав Ярославичь по прошению его повелевает всему быть, яко же ему годно и потребно, и насад изготовити, и вся воли его потребная, и люди ему тамо готовы быть имеют, елико годно будет на послужение отроку, когда приспеет время обручению и венчанию его, и отпущает его в насаде по Волге реке, бе бо то село близ Волги стояй, а кони ему обещавает прислати за ним вскорости по брегу. Отрок же с радостию поклонися великому князю и поиде в насаде по Волге реке со всеми посланными с ним.

Наутрие же великий князь повеле готовити себе коня и всему своему сигклиту, яко же угодно великому князю, соколы и псы, да, едучи, ловы деет; в ту бо нощ великий князь сон видел, якобы быти в поле на ловех и пускати своя соколы на птицы; егда же пусти великий князь любимаго своего сокола на птичье стадо, той же сокол, все стадо птиц разогнав, поимал голубицу, красотою зело сияющу, паче злата, и принесе ему в недра; и возбнув князь от сна своего и много разъмышляше в себе, да что сие будет, и не поведа сна того никому, токмо повеле с собою на лов вся птицы взяти; и тако великий князь поиде в ту же страну, иде же отрок, ловы деюще, тешася. Бе же великий князь безбрачен и млад, яко двадесяти лет, еще ему не достигшу возраста своего.

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью