Мне сказали что у меня рак. Жизнь в ожидании лета. Рак и мужчины

Видеть во сне раков предвещает удачу тем, кто намерен создать семью.

Иногда сон о раках предвещает путешествие или поездку, которая, однако, не будет скорой или короткой, так как раки не могут быстро передвигаться. Сон о раках также может предвещать медлительность в каком-то деле или остановку этого дела. Но еели во сне вы увидите, что рак сдвинулся с места, то и ваши дела начнут продвигаться вперед. Если вопреки вашим ожиданиям рак начнет двигаться назад, то сон предсказывает вам препятствия в делах из-за чьей-то нерешительности или упрямства. Покупать раков во сне означает переживания из-за ваших поспешных действий, которые причинили огорчения или послужили причиной несчастий других людей.

Подпишись на канал Сонник!

Сонник - Рак

Если вам приснился живой рак, то у вас есть какие-то проблемы в личной жизни. Какие-то комплексы мешают вам расслабиться в постели.

Угощались во сне раками – познакомитесь с представителем противоположного пола и вступите с ним в близкие отношения.

Вареные раки снятся к убытку. Живые – к скорому отъезду или отказу от чего-нибудь полезного.

Если во сне рак повсюду ползает за вами, то вас ожидают проблемы и разногласия.

Диагноз оглашен, уже в кармане направление на лечение, в голове уже как-то более менее оформилась мысль, что это надо сделать - этот путь пройти до конца. Примерно понимаешь направление, но не знаешь сколько времени это займет, известен первый шаг, а второй будет по результатом первого, отчетливо понимаешь лишь одно - быстро отвертеться вряд ли получится. Онкология смотрит на тебя, как бездонное нечто, которое готово вот-вот тебя поглотить. И в этот момент встает вопрос - как сказать близким, что сказать на работе? Говорить или нет?

Маме я сказала только когда уже после операции переиграли гистологию и сказали, что таки рак. Живем мы отдельно, хоть и не далеко, но все-таки в разных городах и пока делалось первое обследование, а потом операция, я молчала как партизан. И не потому что я ее так сильно боялась травмировать и берегла, я берегла себя, от ее охов и ахов и совершенно не зря. Реакция была ее совершенно неадекватной мне, но совершенно адекватной себе. Я отчетливо понимала и знала, что в такой момент каждый думает про себя в этой ситуации - "Как мне с этим быть? Как это изменит мою жизнь?" и то, как в этот момент с этим тебе, мало кто может сразу оценить и поддержать. На свое сообщение, что иду на химию я ожидала - "Мы справимся. Да, надо пройти это, ты сможешь", а услышала "А это обязательно делать? А как с работой? Тебя уволят? А больничный будет?". Я просто рассвирепела и прямо сказала, что из вариантов умереть на работе или уволиться и получить шанс выжить, я таки выбираю второй, а остальное меня совершенно не колышит. Семья моя отморозилась и впала в ступор, никто совершенно не надумался меня спасать, поддерживать и все сидели молча и думали как им плохо с тем, что у меня рак. И мне самой пришлось выводить их на душещипательные беседы, что им на самом деле это не пофиг, а просто от ступора реакция у них такая. Мне конечно помогли мои годы психотерапии, наработанные умение отстраняться, строить диалоги и находить ресурсы. Я смогла опереться на своих друзей, которые хором сказали "Мы справимся. Да, надо это пройти, мы в тебя верим".

Чем грозит оглашение на работе? Социум гуманен лишь на словах, а на деле увы нет. Для любого бизнеса сотрудник с онкодиагнозом это проблема и риск - это минимум полгода больничного, это невозможность каким бы то образом сильно расчитывать на выполнение им его рабочих обязательств, как бы он не хотел и не обещал, что будет выходить на работу и справляться, в любой момент он может не по своей воле слечь. Потому зачастую работодатели прячут глаза, сочувствуют и ждут четыре месяца. Законодательство украинское в этом плане совершенно беспощадно - после четырех месяцев беспрерывного больничного вас могут уволить в одностороннем порядке. Далее оформляется инвалидность и здравствуй пенсия, на которую не то что онкологию лечить, а на хлебе и молоке не позволяет месяц прожить. Я для себя решила, что скрывать и придумывать что бы то ни было полгода врядли я смогу и сказала как есть - "У меня рак, я иду на химию, потом будет лучевая, смогу ли я между ними работать - не знаю". Не дожидаясь окончания 4-х месяцев я на недельку вышла после одной из химий, так я перестраховалась от увольнения по статье. Мне повезло и меня не уволили и как-то позволяют заниматься собой, сколько это продлится я не знаю, да и в принципе готова к любому повороту все это время. Пока мои приоритеты в другой стороне.

Я, честно говоря, совершенно не знаю, может быть если бы у меня было кому из семьи обо мне позаботиться, то я наверное бы все покрыла мраком и постаралась бы тихонько это пройти. Но жизнь такая штука, что я столкнулась с этим почти один на один. Мужчина меня бросил под дверями онкологии, мама это мама, сестра занята своей семьей и мне пришлось опираться на то, что есть - на друзей и социальные структуры. Это грустно, но это так.
У меня не было возможности просто депрессовать и закрыться в четырех стенах, чтобы выжить мне пришлось говорить и говорить много, говорить всем. Да, многие испугались и исчезли, но много и осталось, и предложили помощь. По большому счету, при таком раскладе надо все время быть в ресурсе, потому что никто не догадается, что тебе надо, если не позвонить и не сказать, и мне пришлось во-первых всех держать в курсе всех дел, потому что люди волновались, а информация как-то может внести какую-то ясность, а во-вторых надо было четко определить и распределить что мне от кого нужно. Часть отдала им, часть врачам, которых помогли найти они же.

Поэтому на данный момент мне совершенно плевать, кто знает, кто не знает мой диагноз. Я уже столкнулась наверное со всеми возможными реакциями на него и принимаю все весьма философски - нормальная, ну и ладно, нет, ну и спасибо, не больно нам такие и нужны.

А как у вас - кому сказали, кому нет? А если нет, то почему. Мне вот совершенно искренне интересно, потому что я с удивлением столкнулась, что большей частью это не оглашается.

Сентябрь - месяц информирования о раке щитовидной железы. Наталья Сизова - героиня нашего материала - столкнулась с этим заболеванием. Ей пришлось преодолеть длинный путь к правильному диагнозу (в течение трёх лет Наталье ставили вегетососудистую дистонию). Однако её история - это прежде всего история любви.

Наталья Сизова, фотограф: Екатерина Орлова

Первые звоночки прозвучали три года назад. Это удивительно, ведь считается, что для рака щитовидной железы нехарактерны яркие клинические проявления. Точнее, они возможны, но уже на поздних стадиях. В этом, видимо, и была основная трудность - я жаловалась врачам на такие общие вещи, как слабость, быстрая утомляемость, тревожно-депрессивное состояние. В принципе практически все врачи, к которым я обращалась, ставили один и тот же диагноз - . Любимый и самый распространённый несуществующий диагноз в России. Причём это были разные врачи - в течение трёх лет я курсировала между ними. Терапевт, невролог, кардиолог, иммунолог - каждые полгода цикл повторялся.

Ещё три года назад терапевт сказала, что такое «даёт щитовидка», а значит её нужно проверить. Проверили прямо в тот же вечер. Результат - изменения в одной дольке. Просто изменения, никакой чёткой опухоли. Я сдала анализ на тиреоидные гормоны - всё в норме. К сожалению, я не знала, что при раке такое возможно. И терапевт, видимо, тоже этого не знала. Мне сказали, что это вариант нормы, а у меня просто синдром хронической усталости. Мне посоветовали жить полной жизнью и выйти на постоянную работу (ребёнок тогда был совсем маленький, я работала от случая к случаю).

Мне выписывали лекарства, которые обычно и выписываются при вегетососудистой дистонии. Сосудистые препараты, витамины, массаж. Невролог, которая тоже не знала, что со мной, в попытках найти хотя бы какую-нибудь патологию, нашла суженную артерию. Конечно же, это всё из-за неё.

Год назад на приёме у иммунолога я спросила - может быть, это всё же онкология? Мне сказали: «Что вы! Конечно, нет». И потом, приходя на приём к разным специалистам, я ещё не раз задавала этот вопрос. И меня беспокоит, что даже с подсказкой они не справились.

Фотограф: Екатерина Орлова

Уже весной я вернулась к терапевту. Моё состояние сильно ухудшилось - есть вообще не хотелось, «уходил» вес, выпадали волосы, каждый вечер было ощущение ломоты в суставах. В довершение всего - сильнейшая тревога. Весь последний год меня не покидало ощущение физического угасания. И когда ты говоришь об этом врачам и родственникам, в ответ слышишь - ну нет, это не так, не преувеличивай, ты накручиваешь, это ипохондрия .

На последнем приёме терапевт нашла у меня латентную анемию. Видимо, настолько латентную, что её и вовсе не было. Мне предложили «прокапаться». От отчаяния я согласилась. Через какое-то время, когда я отправилась показывать врачу анализы по железу, в дороге я совершенно случайно положила руки себе на шею. И тут словно красная лампочка загорелась в голове. Я поняла - лимфоузел увеличен. Но терапевт, посмотрев результаты, сказала, что всё идеально. На мой вопрос про лимфоузел она ответила: «Ну сделайте когда-нибудь УЗИ». Я решила сделать его прямо в тот же день. Двадцать минут по мне елозили этим датчиком, но заключение УЗИ было буквально никаким. То ли это лимфаденопатия, то ли перерождение лимфоузла в жировую ткань, то ли опухоль. При этом если три года назад изменения наблюдались только в левой дольке, то теперь они были по всей щитовидке. А мне всё ещё говорили, что это вариант нормы.

Мне прописали гомеопатические капли и велели приходить через месяц. Можно сказать, это и был момент, когда я поняла: скорее всего, у меня рак. Знакомый студент-медик сказал: если ты теряешь в весе и у тебя увеличен лимфоузел, первым делом нужно исключить онкологию. И я поняла, что, по сути, исключила уже всё остальное.

Волею случая я живу по соседству с девочкой, мама которой - врач ультразвуковой диагностики (занимается как раз онкологическими заболеваниями). Прямо в тот же день я сбросила ей результат исследований. Она сказала, что ничего не понятно - нужно переделать и сразу же взять пункцию. И вот, получается, в среду я съездила к ней на пункцию, а в пятницу узнала диагноз. Она мне даже его не сказала. Просто сообщила, что в лимфоузлах тироциты - клетки щитовидной железы. Но я знала, что никаким образом, кроме метастатического, они туда попасть не могут.

Узнав о диагнозе, я испытала облегчение. Вот она - болезнь, которую я искала. Я уже довольно давно хожу на психоаналитическую терапию, а психоанализ очень метафоричен. Я говорила терапевту о чём-то маленьком, что поганит мою жизнь. И это нечто представлялось мне прогнившим плодом в корзинке свежих ягод. Он где-то там лежит, а я всё никак не могу до него добраться.

Лечение этого вида рака начинается с операции. Удаляют щитовидку и все прилегающие к ней ткани. Никакой специальной подготовки не нужно - сдаёшь стандартный набор анализов, чтобы лечь в больницу. Ожидание операции было, наверное, самым страшным. Казалось, что я могу умереть - прямо сейчас и прямо здесь. Всё представлялось ступеньками. Первая ступень - постановка диагноза, вторая - поиск врача (благодаря знакомым нашёлся потрясающий хирург), третья - прикрепление к больнице. И вот следующая ступенька - госпитализация.

Я легла в Онкологический центр имени Блохина на «Каширке». Это замечательная больница. Когда ты не болеешь, это место представляется мрачным и ужасным. Местом, где люди сходят с ума от отчаяния. Но на самом деле мне там было спокойно. Все вокруг - от врачей до женщин, которые разносят еду - поддерживают пациентов. Ты молодец, ты справишься, всё будет хорошо. Звучит парадоксально, но несмотря на то, что ты видишь страшные вещи, атмосфера всеобщей поддержки приникает буквально через кожу.

Любая операция - это риск. Я совершенно не переживала, что хирург сделает что-то не так, скорее боялась осложнений, которые не от него зависят. Впервые в жизни мне делали эндотрахеальный наркоз. Я понимала, что какое-то время я проведу без своего дыхания на аппарате искусственной вентиляции лёгких. Все дни до операции я старалась общаться - просто ходила по коридору и бесконечно с кем-то разговаривала.

Операция была назначена на девять утра, и я была первая на очередь в операционную. Все кабинеты пустовали, и медбратья, которые меня отвозили, разгоняли кровать, вставали на её каркас ногами и говорили: «Приведите спинки кресел в вертикальное положение, пристегните ремни, мы взлетаем». Это, правда, подняло мне настроение, к тому времени страх уже прошёл. В операционной всё случилось очень быстро. Я сказала анестезиологу, что совсем не спала ночь, а он мне ответил: «Вот сейчас отоспитесь».

Мне удалили щитовидку и прилегающие к ней ткани (к счастью, удалось сохранить паращитовидные железы). Удалили 28 лимфоузлов, в 13 из них были метастатические опухоли. Сама опухоль хоть и оказалась небольшой - семь миллиметров, - но уже успела прорасти в соседние ткани.

Значит, она там была уже давно.

Фотограф: Настя Завьялова

Первые два дня после операции было сложно. Анестезиолог предупредил, что я могу долго отходить от наркоза. Так, собственно, и произошло - я провела в забытьи практически сутки. Встать было невозможно, меня сразу же начинало тошнить. Первую ночь рядом находился муж, и от этого становилось легче. Тем не менее на душе уже было спокойно. Да, ты - разрезанный, перемотанный, с торчащими трубками - чувствуешь себя спокойно. Главный этап пройден. Я живая.

Каждый день реабилитации приносил невероятное облегчение. Я встала и смогла доковылять до туалета - классно! Сняли дренажные трубки - невероятно! Убрали катетер - супер! Можно наконец помыться - кайф! В нашем теле есть вещи, которые происходят как бы сами по себе, но стоит их лишиться, как приходит понимание, до чего они были важны.

Самое тяжёлое в реабилитации - это гормональный сбой. Бросает то в жар, то в холод, то долбит сердце, то не можешь прощупать пульс. Дикая сонливость, дикая слабость. Какое-то постоянное «укачивание», нарушения аккомодации глаза. В этом нет ничего удивительного - удалили один из важнейших органов эндокринной системы. После выписки я не понимала, как вообще поеду домой. В первые дни после операции я училась заново держать голову, а теперь нужно было заново учиться жить. Обычная жизнь? Что это? Как это?

По сути, от пункции до выписки из больницы прошёл месяц. Да, с одной стороны - это очень быстро, но с другой - я так долго ждала.

Сейчас я продолжаю пить в больших дозах левотироксин - синтетическая форма натурального гормона щитовидной железы. Это нужно, чтобы подавлять выработку тиреотропного гормона и не провоцировать рост оставшихся тиреоидных тканей и метастазов, если они есть. Следующий этап - это радиоабляция. Ты выпиваешь капсулу с радиоактивным веществом - радиоизотопом йода. Всё, что в твоём организме похоже на щитовидку или её метастазы, это вещество захватывает и разрушает. Но так как это будет происходить во мне, я стану на время маленьким радиоактивным реактором. Именно поэтому процедура должна происходить в полной изоляции. Ведь всё, что будет исходить от моего тела, включая воздух, будет радиоактивным. Это непростое испытание, но порой я смотрю на него с предвосхищением - пять дней в полном одиночестве. До процедуры я не узнаю, есть ли ещё очаги, есть ли ещё где-то метастазы. Только после.

Что касается прогнозов - мне хватило того, что сказал хирург в первый день встречи. Да, опухоль может метастазировать в отдалённые органы - печень, кости, лёгкие, мозг. Но если ты находишься в возрастной группе до 45 лет, выше второй стадии тебе не поставят, а стадии - это и есть прогнозы. При папиллярной карциноме щитовидной железы (именно так звучит мой диагноз) выживаемость составляет до 95%. Но рак есть рак. Да, тебе не нужна химиотерапия, но это не отменяет факта, что ты лишаешься важного органа. Прийти в себя после операции, адаптироваться к синтетическому гормону и всё это выдержать - мягко говоря, непросто.

Мне звонит женщина и говорит: «Врачи поставили диагноз - у мамы рак. Как мне ей об этом сказать?! Она ничего не знает», - рассказывает о случае из своей практики психолог, онкопациентка, основатель группы помощи людям с раковыми заболеваниями «Жить» Инна Малаш.

Инна Малаш. Фото из архива героини публикации.

Я спрашиваю: «Что вы сами чувствуете, как переживаете это событие?». В ответ - плачет. После паузы: «Я не думала, что столько чувствую. Главным было поддержать маму».

Но только после того как прикоснешься к своим переживаниям, появится ответ на вопрос: как и когда говорить с мамой.

Переживания родственников и онкопациентов одинаковые: страх, боль, отчаяние, бессилие… Они могут сменяться надеждой и решительностью, а потом возвращаться вновь. Но родные часто отказывают себе в праве на чувства: «Это моему близкому плохо - он болен, ему труднее, чем мне». Кажется, что свои эмоции проще контролировать и игнорировать. Ведь так трудно быть рядом, когда плачет близкий, родной и любимый человек. Когда он испуган и говорит о смерти. Хочется остановить его, успокоить, уверить, что все будет хорошо. И именно в этой точке начинается либо близость, либо отстранение.

Чего на самом деле ждут онкобольные от близких и как родным не разрушить свою жизнь в попытке спасти чужую - в нашем разговоре.

Самое правильное - быть собой

Шок, отрицание, гнев, торги, депрессия - близкие и онкопациентка проходят одни и те же стадии принятия диагноза. Но периоды проживания стадий у онкопациентки и ее близких могут не совпадать. И тогда чувства входят в диссонанс. В этот момент, когда ресурсов для поддержки совсем нет или их очень мало, трудно понять и согласиться с желаниями другого.

Тогда родственники ищут информацию, как «правильно» говорить с человеком, у которого онкология. Это «правильно» необходимо близким как опора - хочется защитить родного человека, уберечь от болезненных переживаний, не столкнуться с собственным бессилием. Но парадокс в том, что «правильного» нет. Каждому придется искать в диалоге свой, уникальный путь понимания. И это непросто, потому что у онкопациентов появляется особая чувствительность, особое восприятие слов. Самое правильное - быть собой. Вероятно, это труднее всего.

«Я точно знаю: тебе надо изменить схему лечения/питание/отношение к жизни - и ты поправишься»

Для чего близкие любят давать такие советы? Ответ очевиден - чтобы сделать как лучше - удержать ситуацию под контролем, исправить ее. На самом деле: родные и близкие, которые столкнулись со страхом смерти и собственной уязвимостью, с помощью этих советов хотят проконтролировать завтрашний и все последующие дни. Это помогает справиться с собственной тревогой и бессилием.

Раздавая советы по лечению, образу жизни, питанию, родные подразумевают: «Я люблю тебя. Я боюсь тебя потерять. Я очень хочу тебе помочь, я ищу варианты и хочу, чтобы ты попробовал все, чтобы тебе стало легче». А онкопациентка слышит: «Я точно знаю, как надо тебе!». И тогда женщина чувствует, что ее желания никто не учитывает, все лучше знают, как ей быть… Как будто она неживой объект. В результате онкопациентка замыкается и отстраняется от близких.

«Крепись!»

Что мы подразумеваем, когда говорим онкобольной «держись!» или «крепись!»? Другими словами мы хотим ей сказать: «Мне хочется, чтобы ты жила и победила болезнь!». А она слышит эту фразу иначе: «Ты в этой борьбе одна. Ты не имеешь права бояться, быть слабой!». В этот момент она чувствует изоляцию, одиночество - ее переживания не принимают.

«Успокойся»

С раннего детства нас учат контролировать свои чувства: «Не радуйся слишком сильно, как бы плакать не пришлось», «Не бойся, ты уже большая». Но не учат быть рядом с тем, кто испытывает сильные переживания: плачет или гневается, говорит о своих страхах, особенно о страхе смерти.

И в этот момент обычно звучит: «Не плачь! Успокойся! Не говори ерунды! Чего ты себе в голову набрала?».

Мы хотим уклониться от лавины горя, а онкопациентка слышит: «Так нельзя себя вести, я тебя не принимаю такой, ты одинока». Она чувствует вину и стыд - зачем делиться этим, если близкие не принимают ее чувств.

«Хорошо выглядишь!»

«Хорошо выглядишь!», или «По тебе и не скажешь, что ты болеешь» - кажется естественным поддержать комплиментом женщину, которая проходит через испытание болезнью. Мы хотим сказать: «Ты отлично держишься, ты осталась собой! Я хочу тебя приободрить». А женщина, которая проходит химиотерапию, порой чувствует себя после этих слов как симулянтка, которой нужно доказывать свое плохое самочувствие. Было бы здорово говорить комплименты и при этом спрашивать о том, как она себя чувствует на самом деле.

«Все будет хорошо»

В этой фразе человеку, который болеет, легко почувствовать, что другому неинтересно, как дела на самом деле. Ведь у онкопациента другая реальность, его сегодня - неизвестность, непростое лечение, восстановительный период. Родным кажется, что нужны позитивные установки. Но они повторяют их из собственного страха и беспокойства. «Все будет хорошо» онкопациентка воспринимает с глубокой грустью, и ей не хочется делиться тем, что у нее на душе.

Говорите о своих страхах

Как говорил котенок по имени Гав: «Давай вместе бояться!». Быть откровенным очень трудно: «Да, мне тоже очень страшно. Но я рядом», «Я также чувствую боль и хочу разделить ее с тобой», «Я не знаю, как будет, но я надеюсь на наше будущее». Если это подруга: «Мне очень жаль, что так случилось. Скажи, будет ли тебе поддержкой, если я буду тебе звонить или писать? Мне можно поныть, пожаловаться».

Целительными могут быть не только слова, но и молчание. Вы только представьте, как это много: когда рядом есть тот, кто принимает всю вашу боль, сомнения, печали и все отчаяние, которое у вас есть. Не говорит «успокойся», не обещает, что «все будет хорошо», и не рассказывает, как оно у других. Он просто рядом, он держит за руку, и ты чувствуешь его искренность.

Говорить о смерти так же трудно, как говорить о любви

Да, очень страшно услышать от близкого человека фразу: «Я боюсь умереть». Первая реакция - возразить: «Ну что ты!». Или остановить: «Даже не говори об этом!». Или игнорировать: «Пойдем лучше дышать воздухом, есть здоровую еду и восстанавливать лейкоциты».

Но онкопациентка от этого не перестанет думать о смерти. Она просто будет переживать это в одиночестве, наедине с собой.

Естественнее спросить: «Что ты думаешь о смерти? Как ты это переживаешь? Чего тебе хочется и как ты это видишь?». Ведь мысли о смерти - это мысли о жизни, о времени, которое хочется потратить на самое ценное и важное.

В нашей культуре смерть и все, что с ней связано - похороны, подготовка к ним, - табуированная тема. Недавно одна из онкопациенток сказала: «Я, наверное, ненормальная, но мне хочется поговорить с мужем про то, какие я хочу похороны». Почему ненормальная? Я вижу в этом заботу о близких - живых. Ведь та самая «последняя воля» живым нужнее всего. В этом столько невысказанной любви - говорить о ней так же трудно, как о смерти.

И если близкий, у которого онкология, хочет поговорить с вами про смерть - сделайте это. Конечно, это невероятно трудно: в этот момент и ваш страх смерти очень силен - именно поэтому хочется уйти от такого разговора. Но все чувства, в том числе и страх, боль, отчаяние, имеют свой объем. И они заканчиваются, если проговорить их. Совместное проживание таких непростых чувств делает нашу жизнь подлинной.

Рак и дети

Многим кажется, что дети ничего не понимают, когда близкие болеют. Понимают они действительно не все. Но зато все чувствуют, улавливают малейшие перемены в семье и очень нуждаются в пояснениях. А если объяснений нет, они начинают проявлять свое беспокойство: фобии, ночные кошмары, агрессия, снижение успеваемости в школе, уход в компьютерные игры. Часто это единственный способ для ребенка донести, что он тоже переживает. Но взрослые зачастую понимают это не сразу, потому что жизнь сильно изменилась - много забот, много эмоций. И тогда они начинают стыдить: «Да как ты себя ведешь, маме и так плохо, а ты…». Или винить: «Из-за того, что ты так поступил, маме стало еще хуже».

Взрослые могут отвлечься, поддержать себя своим хобби, походом в театр, встречей с друзьями. А дети этой возможности лишены в силу своего маленького жизненного опыта. Хорошо, если они хоть как-то отыгрывают свои страхи и одиночество: рисуют ужастики, могилы и кресты, играют в похороны… Но ведь и в этом случае как реагируют взрослые? Они напуганы, растеряны и не знают, что сказать ребенку.

«Мама просто уехала»

Знаю случай, когда ребенку-дошкольнику не объяснили, что происходит с мамой. Мама болела, и болезнь прогрессировала. Родители решили не травмировать ребенка, сняли квартиру - и ребенок стал жить с бабушкой. Объяснили ему просто - мама уехала. Пока мама была жива, она ему звонила, а потом, когда умерла, папа вернулся. Мальчик не был на похоронах, но он видит: бабушка плачет, папа не в состоянии с ним разговаривать, периодически все куда-то уезжают, о чем-то молчат, они переехали и сменили детский сад. Что он чувствует? Несмотря на все уверения в маминой любви - предательство с ее стороны, очень много злости. Сильную обиду, что его бросили. Потерю контакта со своими близкими - он чувствует: они от него что-то утаивают, и он им уже не доверяет. Изоляцию - не с кем поговорить о своих чувствах, потому что все погружены в свои переживания и никто не объясняет, что случилось. Я не знаю, как сложилась судьба этого мальчика, но мне так и не удалось убедить отца поговорить с ребенком о маме. Не удалось донести, что дети очень переживают и часто винят себя, когда в семье происходят непонятные перемены. Я знаю, что для маленького ребенка это очень тяжелая утрата. Но горе утихает, когда оно разделено. У него такой возможности не было.

«Нельзя веселиться - мама болеет»

Оттого, что взрослые не спрашивают у детей о том, что они чувствуют, не объясняют перемены дома, дети начинают искать причину в себе. Один мальчик, младший школьник, слышит только, что мама болеет - нужно вести себя тихо и ничем ее не расстраивать.

И вот этот мальчик рассказывает мне: «Я сегодня играл с друзьями в школе, было весело. А потом вспомнил - мама болеет, мне же нельзя веселиться!».

Что в этой ситуации стоит сказать ребенку? «Да, мама болеет - и это очень печально, но здорово, что у тебя есть друзья! Здорово, что тебе было весело и ты сможешь рассказать маме что-то хорошее, когда вернешься домой».

Мы говорили с ним, 10-летним, не только про радость, но про зависть, про злость к другим, когда они не понимают, что с ним и как дела у него дома. Про то, как ему бывает грустно и одиноко. Я чувствовала, что со мной не маленький мальчик, а мудрый взрослый.

«Как ты себя ведешь?!»

Помню мальчика-подростка, который где-то услышал, что рак передается воздушно-капельным путем. Никто из взрослых не поговорил с ним об этом, не сказал, что это не так. И когда мама захотела его обнять, он отшатнулся и сказал: «Не обнимай меня, я не хочу потом умереть».

И взрослые очень его осуждали: «Как ты себя ведешь! Какой ты малодушный! Это твоя мама!».

Мальчик остался один со всеми своими переживаниями. Сколько боли, вины перед мамой и невыраженной любви у него осталось.

Я объясняла родным: его реакция естественна. Он не ребенок, но еще не взрослый! Несмотря на мужской голос и усы! Очень трудно самостоятельно прожить такую большую утрату. Спрашиваю отца: «А что вы думаете о смерти?». И понимаю, что он сам боится даже произнести слово смерть. Что проще отрицать, чем признать ее существование, своё бессилие перед ней. В этом столько боли, столько страха, печали и отчаяния, что он хочет безмолвно опереться на сына. На испуганного подростка опереться невозможно - и поэтому вылетели такие слова. Я очень верю, что им удалось поговорить друг с другом и найти взаимную опору в их горе.

Рак и родители

Пожилые родители часто живут в своем информационном поле, где слово «рак» равносильно смерти. Они начинают оплакивать своего ребенка сразу после того, как узнают его диагноз - приходят, молчат и плачут.

Это вызывает сильную злость у заболевшей женщины - ведь она живая и нацелена на борьбу. Но чувствует, что мама не верит в ее выздоровление. Помню, одна из моих онкопациенток так и сказала матери: «Мама, уйди. Я не умерла. Ты меня оплакиваешь, как мертвую, а я живая».

Вторая крайность: если наступает ремиссия, родители уверены - рака не было. «Знаю, у Люси рак был - так сразу на тот свет, а ты тьфу-тьфу-тьфу, пять лет уже живешь - точно врачи ошиблись!». Это вызывает огромную обиду: мою борьбу обесценили. Я прошла трудный путь, а мама не может его оценить и принять это.

Рак и мужчины

Мальчиков с детства воспитывают сильными: не плакать, не жаловаться, быть опорой. Мужчины чувствуют себя бойцами на передовой: даже среди друзей им трудно говорить о том, что какие чувства они испытывают из-за болезни жены. Им хочется убежать - например, из палаты любимой женщины - потому что их собственный контейнер эмоций переполнен. Встретиться еще и с ее эмоциями - гнев, слезы, бессилие - им трудно.

Они пытаются контролировать свое состояние дистанцированием, уходом в работу, иногда - алкоголем. Женщина воспринимает это как равнодушие и предательство. Зачастую бывает, что это совсем не так. Глаза этих внешне спокойных мужчин выдают всю боль, которую они не могут выразить.

Мужчины проявляют любовь и заботу по-своему: они берут на себя все дела. Убрать дом, сделать с ребенком уроки, принести любимой продукты, съездить в другую страну за лекарством. Но просто сесть рядом, взять за руку и увидеть ее слезы, даже если это слезы благодарности - невыносимо трудно. У них как будто не хватает на это запаса прочности. Женщины так нуждаются в тепле и присутствии, что начинают их упрекать в черствости, говорить, что они отдалились, требовать внимания. И мужчина отдаляется еще больше.

Мужья онкопациенток приходят к психологу крайне редко. Зачастую просто спросить, как вести себя с женой в такой непростой ситуации. Иногда, прежде чем рассказать о болезни жены, могут говорить про что угодно - работу, детей, друзей. Чтобы начать рассказ о том, что действительно глубоко волнует, им нужно время. Я очень благодарна им за смелость: нет большего мужества, чем признаться в печали и бессилии.

Поступки мужей онкопациенток, которые хотели поддержать своих жен, вызывали у меня восхищение. Например, чтобы поддержать свою жену во время химиотерапии, мужья тоже стриглись наголо или сбривали усы, которые ценили больше, чем шевелюру, потому что не расставались с ними с 18 лет.

Фото: kinopoisk.ru, кадр из фильма «Ма Ма»

Вы не можете отвечать за чувства и жизнь других

Почему мы боимся эмоций онкопациентки? На самом деле мы боимся столкнуться со своими переживаниями, которые возникнут, когда близкий человек начнет говорить о боли, страдании, страхе. Каждый отзывается своей болью, а не болью чужого. Действительно, когда любимому и дорогому человеку больно, вы можете испытывать бессилие и отчаяние, стыд и вину. Но они ваши! И ваша ответственность, как с ними обращаться - подавить, игнорировать или прожить. Испытывать чувства - это способность быть живым. Другой не виноват, в том, что вы это чувствуете. И наоборот. Вы не можете отвечать за чувства других людей и за их жизнь.

Почему она молчит о диагнозе

Имеет ли право онкопациентка не говорить родным о своей болезни? Да. Это ее личное решение в настоящий момент. Потом она может и передумать, но сейчас это так. На это могут быть свои причины.

Забота и любовь. Страх ранить. Она не хочет причинять боль вам, дорогим и близким.

Чувство вины и стыда. Зачастую онкопациентки чувствуют вину за то, что заболели, за то, что все переживают, да мало ли еще за что. И еще чувствуют огромное чувство стыда: она оказалась «не такой, как надо, не такой, как другие - здоровые», и ей нужно время для проживания этих очень непростых чувств.

Страх, что не услышат и будут настаивать на своем. Конечно, можно было бы сказать честно: «Я болею, я очень переживаю и хочу сейчас побыть одна, но я ценю и люблю тебя». Но эта искренность для многих труднее, чем молчание, потому что зачастую есть негативный опыт.

Почему она отказывается от лечения

Смерть большой спаситель, когда мы не принимаем свою жизнь такой, какая она есть. Этот страх жизни может быть осознанным и неосознанным. И, возможно, это одна из причин, по которой женщины отказываются от лечения, когда шансы на ремиссию велики.

У одной знакомой мне женщины была 1 стадия рака молочной железы - и она отказалась от лечения. Смерть для нее была более предпочтительной, чем операция, шрамы, химия и потеря волос. Только так можно было решить непростые отношения с родителями и с близким мужчиной.

Иногда от лечения отказываются, потому что боятся трудностей и боли - начинают верить колдунам и шарлатанам, которые обещают гарантированный и более легкий способ прийти к ремиссии.

Понимаю, как невыносимо трудно в этом случае близким, но всё, что мы можем - это выражать свое несогласие, говорить о том, как нам печально и больно. Но при этом помнить: жизнь другого нам не принадлежит.

Почему страх не уходит, когда наступает ремиссия

Страх - это естественное чувство. И не в человеческих силах избавиться от него полностью, особенно если это касается страха смерти. Из страха смерти рождается и страх рецидива, когда вроде бы все в порядке - человек находится в ремиссии.

Но принимая смерть в расчет, начинаешь жить в согласии со своими желаниями. Найти свою собственную дозировку счастья - думаю, это один из способов лечения онкологии - в помощь официальной медицине. Вполне возможно, мы зря боимся смерти, потому что она обогащает нашу жизнь чем-то действительно стоящим - подлинной жизнью. Ведь жизнь - это то, что происходит прямой сейчас, в настоящем. В прошлом - воспоминания, в будущем - мечты.

Понимая собственную конечность, мы делаем выбор в пользу своей жизни, где мы называем вещи своими именами, не пытаемся изменить то, что изменить невозможно, и ничего не откладываем на потом. Не бойтесь того, что ваша жизнь окончится, бойтесь того, что она так и не начнется.

Если вы заметили ошибку в тексте новости, пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Нащупала бугорок.

Не сильно переживала - в прошлом году в том же месте нашли доброкачественную кисту.

Позвонила доктору.

Назначила встречу .

После осмотра, доктор сказала, что на ощупь - старая киста, что будем наблюдать её 3-6 месяцев. Я отказалась и попросила назначить УЗИ.

Слава Богу.

Ультразвук выявил два подозрительных пятна.

Назначили биопсию.

Сделала биопсию. (Что-то пошло не так с местной анестезией, поэтому я испытала огромнейшее удовольствие от соприкосновения иглы с моей грудью)

Сказали, что выглядит это как доброкачественная опухоль. Уверили, что у 90% женщин моего возраста они доброкачественные.

Я почувствовала непередаваемое облегчение. И Ернар.

На следующий день вознаградила себя глобальным шоппингом, а по возвращению домой раздался телефонный звонок.

Мне сообщили, что биопсия с первого образования - это фиброма. Вторая - инвазивная протоковая карцинома.

Все это случилось за день до дня рождения близнецов.

Я запомню этот звонок на всю мою жизнь. Ернар смотрел на меня в упор, не мигая, пока на том конце провода озвучивали приговор.

Первой я позвонила маме и сказала, что у меня рак. Помню, я говорила ей, что мне жаль.

Смотреть на то, как моя семья пытается справиться с этой ужасной новостью было невынасимо. Я чувствовала и чувствую до сих пор, что украла у них свет, счастье и опору под ногами. Папа приехал и забрал мальчиков, чтоб они не видели весь этот ужас - всю ночь и весь следующий день мы с Ернаром лежали в обнимку, говорили и плакали. Я поклялась, что не оставлю его и детей.

Это был один ужасный день.

Конечно, и после наступали моменты, когда я надламывалась под тяжестью ситуации и кричала "это не честно", но на самом деле - все честно. Моя жизнь была наполнина таким количеством счастья, я бы даже сказала, что я была озарена благодатью. Я часто повторяла: "все слишком хорошо, что-то должно пойти не так", ведь мне повезло вырасти в любящей, полной семье. Родители всегда ставили интересы брата и мои на первое место. Они были добрыми, честными, нежными и всегда давали мне столько любви и заботы, сколько требовалось. Несмотря на то, что нас в семье было двое - каждый чувствовал себя центром вселенной, поэтому мы любили друг друга и были преданы. Никогда мои потребности не оставались без должного внимания - хорошая школа и прекрасное образование как следствие; они использовали каждую возможность, чтоб у меня был шанс развиваться, познавать новое и жить насыщенной жизнью. Я была во многих странах, у меня по всему миру куча друзей, и никто из них никогда не требовал от меня большего, чем быть собой. Я встретила Ернара и вышла замуж за свою вторую половинку, как модно сейчас говорить. У меня работа мечты - я бы занималась этим, даже если бы не получала деньги за свой труд. Я вижу Бога там, где другие видят тьму и безысходность. 98% времени я счастлива. У меня много желаний и "мечт", я бегаю на длинные дистанции и горжусь своим творчеством. Я живу в месте, которое действительно могу назвать домом. Мои друзья и соседи заходят в гости, мы пьем вино и смотрим, как наши дети копаются в снегу. Господи! Я родила двоих мальчиков, чем горжусь больше всего. Схватки и роды заняли 32 часа, но лезвие скальпеля так и не коснулось моего тела. Ребята делают меня счастливой каждую минуту. У меня была превосходная жизнь.

Моя подруга занимается благотворительностью. Она рассказывает о таких вещах, что кровь в жилах застывает - сразу понимаешь, что значит "не честно".

Так вот нечестно - это когда тебя дискриминируют по принадлежности к той или иной рассе или национальности, сексуальной ориентации и внешнему виду, нечестно - когда тебя бросает мать, нечестно, когда тебя бьёт муж или отчим, когда тебя насилуют или когда тебе нечего есть. Я знаю, что значит "не честно".

Но у меня рак, и это просто фигово. Правда. Ужасно фигово. Но это не "не честно"- такое просто случается. Это часть жизни. Часть моей жизни.

Но у меня есть все, чтоб бороться: лучшая команда врачей, любовь и поддержка близких, вера в Бога и надежда.