Как "притча о моровой язве" повернула сознание раскольникова от истины к дискурсу. Сны в романе Достоевского «Преступление и наказание

Все мы помним, может быть не в подробностях, и даже те, кто не читал, что Раскольников - это молодой человек, который убил старушку, чтобы ответить самому себе на вопрос: "Тварь я дрожащая, или право имею". Более осведомленные знают, что в итоге Раскольников старушку-то убил, но совесть его мучила, и хоть он и признал, что тварь дрожащая, внутренне согласиться с этим так и не смог. Поскольку "Преступление и наказание" - одно из любимых моих произведений, читала я его неоднократно, но финал истории осознала отнюдь не сразу, потому что он содержится всего в нескольких строчках. Иногда мне кажется, что вся книга была написана Достоевским именно ради этой, последней страницы, что именно она и составляет сюжет - а все остальное - лишь затянутый пролог.
А приводится на ней сон покаявшегося, но не раскаявшегося Раскольникова, который иногда называют:

Притча о моровой язве

Вот она с сокращениями:
"Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то... невиданной моровой язве.... Появились какие-то новые... существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. ... Никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса".

Поворот

Этот сон и стал тем поворотом для Раскольникова, который открыл для него возможность жить. Вместо истины перед ним появилась Соня, как живой человек, с ее заблуждениями и ошибками, с верными и неверными убеждениями, праведница и грешница. И важным стало то, что она была рядом, что отодвинув свои "хочу", "могу", "должна" и собственные убеждения, она пошла за Раскольниковым на каторгу, потому что нужна была ему, чувствовала свою ответственность за него, за его покаяние, за расплату, понимая, что (может быть и не на прямую) подтолкнула его ко всему этому.
Вместо сложной собственной истины перед Раскольниковым предстал простой человеческий поступок, совершенный для него. Не эгоистичный, не корыстный, поступок для другого в ущерб собственным интересам. Поступок для чужого человека, не для отца, брата или ребенка, а для практически постороннего, без обязательств взаимности, только ради того, чтобы он не остался в одиночестве, чтобы ему было легче.

Истина или гармония

В этот поворотный момент Раскольникову стало понятно, что истин и научных выводов, оправдывающих вражду, разногласия и эгоизм можно придумать миллионы, у каждого они будут свои, и все они будут только разделять. Но можно сделать что-то нужное, без теорий, объяснений и оправданий, просто потому, что так кому-то станет легче. Подвинуться в чем-то своем, для того, что нужно ближнему. И завести, таким образом, верного друга. Именно поэтому, обновленный Раскольников, держа в руках нераскрытую Библию, принесенную Соней, думает: "Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...". И то, что книга осталась не раскрытой - очень важно. Раскольников принимает веру Сони, не потому, что она кажется ему правильной или полезной, или истинной. Без рассуждений, не раскрывая и не оценивая детали, а только потому, что так Соне будет легче и приятнее.
Истины, правила, должное, нормы, оценки и т.п. - они в наше время только разделяют людей - заставляют отворачиваться и шагать друг ОТ друга. А шагом навстречу является поступок для другого. 1. Роман "Преступление и наказание" – впервые опубликован в журнале "Русский вестник" (1866. N 1, 2, 4, 6–8, 11, 12) с подписью: Ф. Достоевский.
В следующем году вышло отдельное издание романа, в котором было изменено деление на части и главы (в журнальном варианте роман был разделен на три части, а не на шесть), несколько сокращены отдельные эпизоды и внесен ряд стилистических исправлений.
Замысел романа вынашивался Достоевским в течение многих лет. О том, что одна из центральных идей его сложилась уже к 1863 г., свидетельствует запись от 17 сентября 1863 г. в дневнике А. П. Сусловой, находившейся в это время вместе с Достоевским в Италии: "Когда мы обедали (в Турине, в гостинице, за table d"hote"oм.), он (Достоевский), смотря на девочку, которая брала уроки, сказал: "Ну вот, представь себе, такая девочка с стариком, и вдруг какой ни будь Наполеон говорит: "Истребить весь город". Всегда так было на свете".1 Но к творческой работе над романом, обдумыванию его персонажей, отдельных сцен и ситуаций Достоевский обратился лишь в 1865–1866 гг. Важную подготовительную роль для зарождения характеров Раскольникова и Сони сыграли "Записки из подполья" (1864; см. т. 4 наст. издания). Трагедия мыслящего героя-индивидуалиста, его горделивое упоение своей "идеей" и поражение перед лицом "живой жизни", в качестве воплощения которой в "Записках" выступает прямая предшественница Сони Мармеладовой, девушка из публичного дома, – эти основные общие контуры "Записок" непосредственно подготавливают "Преступление и наказание". (Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. М., 1928. С. 60.) ()

Эпизоды из романа "Преступление и наказание"

3. Часть 3, гл. VI.
Оба осторожно вышли и притворили дверь. Прошло еще с полчаса. Раскольников открыл глаза и вскинулся опять навзничь, заломив руки за голову... [...]

Он забылся; странным показалось ему, что он не помнит, как мог он очутиться на улице. Был уже поздний вечер. Сумерки сгущались, полная луна светлела всё ярче и ярче; но как-то особенно душно было в воздухе. Люди толпой шли по улицам; ремесленники и занятые люди расходились по домам, другие гуляли; пахло известью, пылью, стоячею водой. Раскольников шел грустный и озабоченный: он очень хорошо помнил, что вышел из дому с каким-то намерением, что надо было что-то сделать и поспешить, но что именно - он позабыл. Вдруг он остановился и увидел, что на другой стороне улицы, на тротуаре, стоит человек и машет ему рукой. Он пошел к нему через улицу, но вдруг этот человек повернулся и пошел как ни в чем не бывало, опустив голову, не оборачиваясь и не подавая вида, что звал его. «Да полно, звал ли он?» - подумал Раскольников, однако ж стал догонять. Не доходя шагов десяти, он вдруг узнал его и - испугался; это был давешний мещанин, в таком же халате и так же сгорбленный. Раскольников шел издали; сердце его стукало; повернули в переулок - тот всё не оборачивался. «Знает ли он, что я за ним иду?» - думал Раскольников. Мещанин вошел в ворота одного большого дома. Раскольников поскорей подошел к воротам и стал глядеть: не оглянется ли он и не позовет ли его? В самом деле, пройдя всю подворотню и уже выходя во двор, тот вдруг обернулся и опять точно как будто махнул ему. Раскольников тотчас же прошел подворотню, но во дворе мещанина уж не было. Стало быть, он вошел тут сейчас на первую лестницу. Раскольников бросился за ним. В самом деле, двумя лестницами выше слышались еще чьи-то мерные, неспешные шаги. Странно, лестница была как будто знакомая! Вон окно в первом этаже; грустно и таинственно проходил сквозь стекла лунный свет; вот и второй этаж. Ба! Это та самая квартира, в которой работники мазали... Как же он не узнал тотчас? Шаги впереди идущего человека затихли: «стало быть, он остановился или где-нибудь спрятался». Вот и третий этаж; идти ли дальше? И какая там тишина, даже страшно... Но он пошел. Шум его собственных шагов его пугал и тревожил. Боже, как темно! Мещанин, верно, тут где-нибудь притаился в углу. А! квартира отворена настежь на лестницу; он подумал и вошел. В передней было очень темно и пусто, ни души, как будто всё вынесли; тихонько, на цыпочках прошел он в гостиную: вся комната была ярко облита лунным светом; всё тут по-прежнему: стулья, зеркало, желтый диван и картинки в рамках. Огромный, круглый, медно-красный месяц глядел прямо в окна. «Это от месяца такая тишина, - подумал Раскольников, - он, верно, теперь загадку загадывает». Он стоял и ждал, долго ждал, и чем тише был месяц, тем сильнее стукало его сердце, даже больно становилось. И всё тишина. Вдруг послышался мгновенный сухой треск, как будто сломали лучинку, и всё опять замерло. Проснувшаяся муха вдруг с налета ударилась об стекло и жалобно зажужжала. В самую эту минуту, и углу, между маленьким шкапом и окном, он разглядел как будто висящий на стене салоп. «Зачем тут салоп? - подумал он, - ведь его прежде не было...» Он подошел потихоньку и догадался, что за салопом как будто кто-то прячется. Осторожно отвел он рукою салоп и увидал, что тут стоит стул, а на стуле в уголку сидит старушонка, вся скрючившись и наклонив голову, так что он никак не мог разглядеть лица, но это была она. Он постоял над ней: «боится!» - подумал он, тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже и не шевельнулась от ударов, точно деревянная. Он испугался, нагнулся ближе и стал ее разглядывать; но и она еще ниже нагнула голову. Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, - так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не услышал. Вдруг ему показалось, что дверь из спальни чуть-чуть приотворилась и что там тоже как будто засмеялись и шепчутся. Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались всё сильнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота. Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площадке, на лестнице и туда вниз - всё люди, голова с головой, все смотрят, - но все притаились и ждут, молчат... Сердце его стеснилось, ноги не движутся, приросли... Он хотел вскрикнуть и - проснулся.

Он тяжело перевел дыхание, - но странно, сон как будто всё еще продолжался: дверь его была отворена настежь, и на пороге стоял совсем незнакомый ему человек и пристально его разглядывал.

Раскольников не успел еще совсем раскрыть глаза и мигом закрыл их опять. Он лежал навзничь и не шевельнулся. «Сон это продолжается или нет», - думал он и чуть-чуть, неприметно опять приподнял ресницы поглядеть: незнакомый стоял на том же месте и продолжал в него вглядываться.

(Третий сон Раскольникова включает механизм покаяния. Раскольников Между третьим и четвертым сном (сон в эпилоге романа) Раскольников смотрится в зеркало своих «двойников»: Лужина и Свидригайлова.) (

…Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины , существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные , предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса.

Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячешных грез…

Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание», эпилог, глава II. Читайте также статьи: Первый сон Раскольникова (о забитой кляче) , Второй сон Раскольникова (о смеющейся старухе) и краткое содержание «Преступления и наказания» .

Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве - Появились какие-то новые трихины… - В конце 1865- начале 1866 г. в русских газетах печатались тревожные сообщения о неизвестных в то время медицине существах - трихинах и о повальной болезни, причиняемой ими. Срочно была издана брошюра: Руднев М. О трихинах в России. Нерешенные вопросы трихинной болезни. СПб., 1866.

В конце произведения Ф.М.Достоевского “Преступление и наказание” главный герой Родион Раскольников попадает на каторгу за убийство двух человек: старухи-процентщицы и ее сестры.

Автор пишет, что Родион равнодушен к своей судьбе, что он всячески ранит Соню своей грубостью, что он мучается, но мучается не от раскаяния за свои преступления, а от своей гордыни, которая не позволяет ему жить в гармонии с самим собой, ведь он не чувствует вины за убийство, он винит себя только за то, что “сдался” и сделал явку с повинной. Раскольников все еще считает себя лучше других и презирает других каторжников, ему казалось, что это место не для такого, как он: “В остроге, в окружающей его среде, он, конечно, многого не замечал, да и не хотел совсем замечать. Он жил, как-то опустив глаза: ему омерзительно и невыносимо было смотреть…Вообще же и наиболее стала удивлять его та страшная, так непроходимая пропасть, которая лежала между ним и всем этим людом. Казалось, он и они разных наций”.

Через некоторое время, лежа в больнице, Раскольников вспоминает свой сон: “Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, вселявшиеся в тела людей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные”.

Я думаю, что смысл этого сна заключается в том, что он должен был помочь Раскольникову понять, что он и есть “зараженный”, ведь он считал себя выше других, считал верной только свою теорию, где были обыкновенные и необыкновенные люди. Именно благодаря этому сну и его осмыслению Родион избавляется от своей “болезни”, от своей гордыни и начинает жить по-новому, найдя в себе настоящую любовь к Соне, и уже не разделяя людей на “тварей дрожащих” и “сильных мира сего”.

Вместе со статьёй «Сочинение на тему «Значение сна Раскольникова на каторге» читают:

Роман Достоевского «Преступление и наказание» имеет шестичастную структуру и заканчивается эпилогом. Известно, что эпилог - это «заключительная глава художественного произведения, знакомящая с дальнейшей участью героев».

В романе Достоевского эпилог, состоящий из двух небольших главок, выполняет эту функцию. И если первая глава эпилога - более формальная, освещает по большей части «внешнюю жизнь» героев, то вторая сосредотачивается на внутренней жизни Родиона и Сони.

Эта часть эпилога освещает очень значимый этап духовного развития главного героя. Вначале мы узнаем, что, признавшись на суде, пробыв большое количество времени на каторге, Раскольников не раскаялся в своем преступлении, не пересмотрел своего отношения к нему. Единственное, за что ругал себя Родион, что приводило его в уныние, было разочарование в себе: «Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною».

Мы видим, что герой оценивает свой поступок исключительно с «мирской» точки зрения – что скажут или подумают о нем люди. Рассуждая с таких позиций, Раскольников недоумевает – чем страшно его преступление, если другие позволяют себе то же, если закон - это всего лишь результат прихоти или желания отдельных людей и не более того. Следовательно, делает вывод герой, его вина лишь в том, что он оказался слабым, не смог преодолеть своих нравственных мук.

Родион не задумывается о сути вопроса, о том, что убийство - страшный поступок, противный самой природе человека. Именно поэтому у него и начались нравственные терзания, именно поэтому он «не вынес». Но пока до этого «открытия» герою очень далеко.

Однако на каторге у Раскольникова происходит значительнейший духовный перелом, ознаменовавший собой начало новой жизни. Предвестником этого перелома становится болезнь Родиона. В бреду ему приходят странные видения – в очередной раз душа героя «делает ему подсказку», направляет на правильный путь.

В этом сне, через фантастический сюжет, сам автор высказывает свою точку зрения на повсеместное распространение нигилистических, безбожных идей, вроде идеи Родиона. Эти теории заражают людей, делают их безумными, «бесноватыми». Однако сами зараженные этого не замечают – они мнят себя избранными, миссиями. Однако повальное заражениями такими идеями ведет к вырождению рода человеческого. И лишь несколько непорочных душ, сохранивших свою нравственную чистоту, смогут спасти людей от полного уничтожения.

Я думаю, что именно сон что-то изменил в сознании Раскольникова, помог ему осознать то, что герой давно чувствовал. Родион понял, что он любит Сонечку, что эта хрупкая девушка – его спасение, его опора и поддержка: «Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени».

Открывшись любви к отдельному человеку, герой встал на путь любви ко всем людям (недаром другие каторжники изменили свое отношение к нему) и к Богу. В конце эпилога Раскольников впервые открыл Евангелие, и мы понимаем, что с этого момента наступил новый момент в его жизни – момент перерождения. И хотя писатель не рассказывает о дальней судьбе героя, нам становится ясно, что это будет уже совсем другая жизнь – «постепенного перерождения…, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».

Думается, во многом роман «Преступление и наказание» во многом был написан именно ради этого эпилога. В нем автор утверждает, что возможно прощение и возрождение любого человека, даже самого страшного преступника. Для этого нужно лишь его раскаяние и «поворот» навстречу людям, миру, любви – «поворот» навстречу Богу. Понять это Раскольникову помогает именно его сон.