Формирование теоретических медицинских систем и развитие клинической медицины в Европе XVIII века. Медицина периода утверждения и развития капитализма в Западной Европе Французский материализм XVIII века и его роль в распространении материалистического по

«Клинической называется медицина, которая... наблюдает больных у их ложа; там же изучает подлежащие применению средства... Прежде всего, следовательно, надо посетить и видеть больного». Эти слова принадлежат великому врачу Нового времени Герману Бургаве, который был признанным ее лидером в начале 18-го века. Из них следует, что Бурхаве еще не делал различия между лечебной и клинической медициной; его определение подчеркивает важнейшую особенность, но не исчерпывает понятия «клиническая медицина».

При всех частных достижениях в распознавании, лечении и предупреждении болезней лечебная медицина 16-го - 17-го веков не обладала теми характерными чертами, при наличии которых можно говорить о формировании клинической медицины: не было на этом этапе ни клиник, ни клинического преподавания, ни методологии опытного знания как основы клинического мышления. Не было, конечно, и тех достижений естествознания, которые в дальнейшем позволили разработать новые эффективные методы диагностики и терапии, однако заметим, что этот фактор начал реально воздействовать на медицину только начиная со второй половины 18-го века.

Восемнадцатое столетие справедливо называют «веком просвещения», «веком рационализма».

Ученик Сиденгама Дж. Локк в Великобритании, Ш.Л. Монтескье и Вольтер, Д. Дидро и Ж.Ж. Руссо во Франции, И.В. Гете и И.Ф. Шиллер (военный врач по образованию) в Германии были глашатаями Новой эпохи в медицине. Применительно к истории естествознания можно говорить о 18-м веке как «веке химии» -- не в том, конечно, смысле, что физика, математика и астрономия пошли на спад, а в том отношении, что к их новым крупным успехам (достаточно вспомнить о классических трудах И. Ньютона и Г. Лейбница) добавились достижения в химии, имевшие революционный для ее развития характер и определившие ее становление как одной из фундаментальных наук о природе (эти достижения связаны прежде всего с именем французского ученого А. Лавуазье).

В истории биологии середина 18 века ознаменовалась такими крупными событиями, как появление «Системы природы» шведского врача и натуралиста К. Линнея (1735) с описанием трех царств природы и отнесением человека к приматам, и многотомной «Естественной истории» Земли французского исследователя Л.Л. Бюффона (первый том вышел в 1749 г.), отмеченной эволюционистскими взглядами. Ученик Г. Бургаве швейцарский врач и естествоиспытатель А. фон Галлер опубликовал фундаментальный труд «Элементы физиологии человеческого тела» (т. 1--8, 1757--1766), заложив основы экспериментальной нервно-мышечной физиологии, а итальянский врач и естествоиспытатель Л. Гальвани провел классические опыты по изучению электрических явлений при мышечном сокращении («животное электричество», 1771), положившие начало электрофизиологии, а затем и электродиагностике, электротерапии. Однако «век биологии», ее вершинных достижений был еще впереди, медицины -- тем более.

Медицина 18-го века продолжала демонстрировать полный разрыв между лечебной практикой и теоретическими представлениями. К ятрохимии и ятрофизике, которые не завершили еще свой исторический путь и имели многих приверженцев, добавились другие медицинские системы. «Анимизм» Э. Шталя и «динамическое учение» Ф. Гофмана в Германии, «нервный принцип» У. Куллена и так называемый броунизм Дж. Брауна в Шотландии, «животный магнетизм» австрийца Ф.А. Месмера («месмеризм»), ставший исключительно популярным в Париже, -- эти и другие всеобъемлющие, «исчерпывающие» (а потому как бы застывшие, «окаменевшие») и взаимоисключающие системы быстро сменяли друг друга либо делили поклонников; полемические схватки между сторонниками различных направлений периодически сотрясали медицинские факультеты европейских университетов. Кажется подчас, что в то время едва ли не все выдающиеся умы в медицине считали своим долгом создать новую теорию болезней и их врачевания. В основание сложных конструкций этих теорий часто закладывалось одно из последних достижений естественных наук (прежде всего физики, физиологии), что придавало теории внешнее соответствие научным веяниям эпохи, но свидетельствовало лишь о ее внутреннем пороке -- универсализации частных закономерностей, бесперспективной с точки зрения научной методологии. Грубая схематизация течения болезни, стандартизация лечения, вплоть до соблазнительно простой антитезы (например, по Куллену: раздражающие средства -- при атонических состояниях, успокаивающие -- при судорожных состояниях), характеризовали большинство этих теорий. Трудно, конечно, полностью отрицать какое-либо влияние всех этих сугубо теоретических изысканий на врачебную практику, но можно сказать, что в большинстве случаев это влияние было поверхностным и формальным (как в деятельности, например, Бургаве, великого врача той эпохи) либо сказывалось самым отрицательным образом (бесконечные кровопускания, рвотные и слабительные средства -- у Э. Шталя и многих других). Магистральный путь клинической медицины проходил в стороне от всяческих «систем»: по-прежнему это был путь эмпирического накопления знаний с помощью наблюдений у постели больного. Вероятно, наиболее ярким и вместе с тем типичным выразителем этого этапа истории клинической медицины, а именно первой половины 18-го века, был уже упомянутый Бургаве.

Герман Бургаве (1668--1738), профессор Лейденского университета, был врачом, химиком и ботаником и в каждой из этих областей знания пользовался европейской славой. Его классические труды («Афоризмы», 1709; «Основания химии», т. 1--2, 1732, и др.) долго оставались настольными руководствами врачей, преподавателей, студентов во многих странах. Он был избран в Академию наук Франции и Лондонское королевское общество. В созданном им медицинском учении анатомо-физиологические и другие сведения научного характера связаны воедино при помощи эклектичного набора ятрохимических (учение о дискразиях) и ятрофизических представлений. Однако в клинической деятельности он был последователем «английского Гиппократа» Т. Сиденгама и подчеркивал примат опыта лечебной практики над любыми теориями. Он ввел в клиническую медицину термометр и лупу как средства обследования больного и подробные записи историй болезни. Его имя носит описанный им (1724) синдром спонтанного разрыва пищевода. Он создал, вероятно, первую в истории клинической медицины научную школу; среди его многочисленных учеников такие известные врачи из разных стран, как Г. Ван Свитен и А. де Гаен, А. Галлер, Ж. Ламетри и Д. Прингл, которые сыграли заметную роль в становлении не только клинической, но и теоретической медицины и гигиены в Европе.

Понятно, что Бургаве справедливо относят к основоположникам клинической медицины. Но удивительное дело: в историко-медицинской литературе сложился устойчивый стереотип, согласно которому именно с его деятельностью связан расцвет клиники Лейденского университета -- первой клиники, отвечающей современному пониманию этого термина. Мы уже говорили, что эта заслуга принадлежит Ф. де ле Боэ (Сильвиус) и что датируется она не первой половиной 18-го века, а второй половиной 17-го века. Как раз наоборот, при Бургаве наступил закат этой знаменитой клиники: вероятно, как и Сиденгам, Бургаве считал, что задача университетского образования -- готовить специалистов в области естествознания, а из них в дальнейшем (сегодня мы сказали бы -- в порядке последипломного образования) -- практикующих врачей; соответственно, его не интересовало клиническое преподавание в рамках университетского курса.

Реформа медицинского образования, которая в конечном итоге и привела к широкому внедрению клинического преподавания в европейских университетах и переориентации обучения на подготовку и выпуск специалиста, обладающего не только знаниями доктора медицины, но и навыками готового к лечебной практике врача, связана с именем прежде всего Герарда Ван-Свитена (1700--1772)--ученика и ближайшего сотрудника Бургаве. Как католик он не мог претендовать на место преемника по кафедре своего учителя, принял предложение эрцгерцогини Марии-Терезии и в 1745 г. переехал в Вену, где был лейб-медиком и одновременно руководителем медицинского дела в Австрии, медицинского факультета Венского университета и Венской академии наук. Умело используя полученные им широчайшие полномочия, он полностью перестроил преподавание медицины, подчинив его цели подготовки практикующего врача. Для этого была создана клиника (а также ботанический сад и химическая лаборатория) университета, переоборудован анатомический театр; введен обязательный для студентов курс практической медицины, который преподавался у постели больного; установлена строгая последовательность преподаваемых предметов с допуском к занятиям в клинике после этапных экзаменов по теоретическим дисциплинам; введено практическое испытание выпускников в городской больнице. В результате реформы Венский университет первым в истории медицинского образования стал не только давать базовые естественнонаучные знания в области медицины, но и непосредственно готовить врачей. Главный научный труд Ван-Свитена «Комментарии к афоризмам Бургаве о распознании и лечении болезней» (т. 1--6, 1742--1776) с ценными наблюдениями по вопросам медицинской казуистики и терапии переведен на многие европейские языки. В частности, там отмечена атрофия мышц конечностей при свинцовых коликах, описана афазия, высказано предположение, что спинной и продолговатый мозг -- место эпилептического разряда, рекомендованы применение хины для купирования болевых приступов при невралгии тройничного нерва и раствор сулемы внутрь (так называемая жидкость Ван-Свитена) при сифилисе. клинический медицинский бургаве

Реализация задуманной и возглавленной Ван-Свитеном реформы в большой мере связана с деятельностью еще одного ученика Бургаве -- Антона де Гаена (1704--1776), в 1754 г. приглашенного Ван-Свитеном из Голландии на должность профессора патологии и практической медицины и директора клиники Венского университета. «Клиницист Божьей милостью», он был убежденным сторонником гиппократизма, презирал все теоретические «системы» и доверял только врачебному опыту. Благодаря де Гаену клиническое преподавание включило преимущественную демонстрацию на разборах не медицинских «курьезов», а больных с типичными формами болезней (для чего при госпитализации в клинику проводился тематический подбор больных) и самостоятельное обследование их студентами. В клинике Венского университета, превратившейся в новый ведущий центр подготовки и усовершенствования европейских врачей (Лейденский университет уже утерял эти позиции), наряду с учебным и лечебным процессами была представлена и третья составляющая современного клинического учреждения -- систематические научные исследования, в которых участвовали наиболее способные студенты: тщательно фиксировались новые клинические наблюдения и клинико-анатомические корреляции, изучались диагностические возможности термометрии, введенной еще Бургаве; апробировались новые способы лечения. С 1758 г. де Гаен выпускал ежегодник, отражавший опыт и научные исследования клиники и служивший важным научным источником для врачей разных стран Европы. В этой творческой обстановке складывалась так называемая старая венская школа. Не удивительно, что среди ее питомцев мы видим Л. Ауэнбруггера.

Леопольд Ауэнбруггер (1722--1809) --врач Испанского военного госпиталя в Вене -- в 1761 г. опубликовал свой знаменитый труд «Новый способ, как при помощи выстукивания грудной клетки человека обнаружить скрытые внутри груди болезни»: итог многолетних тщательных клинических наблюдений, сопоставленных с данными вскрытий, он содержал обоснование и методическую разработку перкуссии. Открытие было отвергнуто и осмеяно современниками как манипуляция, «недостойная врача». В 1768 г. Ауэнбруггер оставил работу в госпитале; последние годы жизни он провел в психиатрической больнице и вряд ли мог найти утешение в том, что Ж. Н. Корвизар во Франции уже в новом 19-м веке, то есть спустя полвека после ее открытия, извлек перкуссию из небытия, опубликовав перевод книги Ауэнбруггера с комментариями и собственными дополнительными наблюдениями (1808): с этого началась эпоха объективной физической диагностики заболеваний легких и сердца. Похоже, именно творческая жизнь и судьба Ауэнбруггера открыли блистательную и трагическую страницу истории клинической медицины, где запечатлены имена многих непонятых коллегами революционеров в науке -- от Р. Лаэннека и И. Земмельвейса (первая половина 19-го века) до нашего соотечественника и старшего современника В.П. Демихова -- классика экспериментальной трансплантологии.

Австрийская реформа медицинского образования была продолжена Иоганном Петером Франком (1745--1821), профессором практической медицины Падуанского (с 1785 г.; в Австрийской Ломбардии) и Венского (с 1795 г.) университетов, затем лейб-медика императора Александра I и профессора, ректора Медико-хирургической академии в Петербурге (1805--1808). Его заслуга заключается в том, что на медицинских факультетах были введены дополнительный пятый год обучения с двухлетней общей продолжительностью курса практической медицины у постелей больных и самостоятельной работой студентов в клинике на пятом году обучения, обязательное участие студентов в ежедневных профессорских обходах, курировании больных и ночных дежурствах в клинике, а также их присутствие при вскрытии каждого умершего больного.

Среди университетов Германии ведущую роль в становлении клинического преподавания в 18-м веке играли университеты в Галле, где И. Юнкер еще в 1717 г. стал читать курс практической медицины и проводить занятия со студентами в больнице, и Геттингене. Даже цитадель университетского консерватизма -- парижская Сорбонна -- откликнулась попыткой начать клиническое преподавание, которую по собственной инициативе предприняли профессор практической медицины Д. де Рошфор в больнице Шарите (с 1870 г.; в 80-х годах его помощником был Ж. Н. Корвизар), а затем профессор хирургии П. Дезо в Отель-Дьё. Однако в полной мере такое преподавание развернулось только в послереволюционной Франции, уже в 19-м веке, когда Корвизар превратил Шарите в новый ведущий центр подготовки и усовершенствования европейских врачей и создал крупнейшую клиническую школу, принципиально обогатившую диагностические возможности медицины.

Важная роль в развитии клинической медицины во второй половине 18-го века принадлежала нескольким выдающимся врачам, работавшим в Лондоне и известным как «старая английская школа». В отличие от старой венской школы Ван-Свитена--де Гаена про нее трудно сказать, соответствовала ли она на самом деле понятию «клиническая школа»; скорее можно говорить просто о группе известных врачей, контактировавших друг с другом и представлявших собой некое научное сообщество. Организации такого научного объединения должно было способствовать издание «Медицинских трудов Коллегии врачей Лондона» (с 1767 г.), выходивших с активным участием Уильяма Гебердена старшего (1710--1801). Он был одним из самых популярных практикующих врачей Лондона (ему предлагалось почетное место личного врача королевы Шарлотты) и самых авторитетных британских ученых-медиков: в том же 1767 г. его избирают иностранным членом Королевского медицинского общества в Париже (вместе с Кулленом, Линдом, Принглом).

Современному врачу Геберден известен классическим описанием (оно остается лучшим и в наши дни) приступа грудной жабы; он выделил ее как самостоятельную болезнь и дал ей это название. Однако в справочно-энциклопедическую литературу давно и прочно вошли в качестве эпонимических названий узлы Гебердена, пурпура Гебердена, но не грудная жаба как «болезнь Гебердена». Это и понятно: и в 19-м, и в начале 20-го веков грудная жаба и инфаркт миокарда оставались «медицинским курьезом», а «болезнью века» они стали только во второй половине 20-го века. Не описание грудной жабы принесло славу Гебердену, а наоборот, исключительный авторитет лондонского врача привлек внимание к его сообщению, сохранив это описание для истории науки.

Познакомив медицинский мир с грудной жабой, Геберден ничего не сообщил о ее природе: он не знал о связи этой болезни с сосудами сердца. Джон Хантер (в литературе на русском языке также Гунтер; 1728--1793), по-видимому, уже подозревал эту связь; он поставил себе диагноз грудной жабы, предсказал свою смерть во время очередного ее приступа, вызванного отрицательными эмоциями («Моя жизнь -- в руках любого мерзавца, которому вздумается разозлить меня»), и завещал ученикам вскрыть его труп и установить патологоанатомическую картину болезни. Он был уроженцем Шотландии, но работал в Лондоне и прославился как выдающийся врач и естествоиспытатель: хирург (автор классических работ по проблемам сосудистых аневризм, суставных контрактур, ран, аутотрансплантации кожи; его называют одним из основоположников анатомо-физиологического направления в хирургии), патолог (он развивал клинико-анатомическое направление патологической анатомии, начатое Дж. Б. Морганьи, и может считаться пионером экспериментальной патологии), анатом (описал ряд анатомических образований, которые носят его имя, например гунтеров канал на передней поверхности бедра; основу Хантеровского биологического музея в Лондоне составляет собранная им коллекция препаратов по сравнительной анатомии). Он создал свою научную клиническую школу. В 1786 г. он дал классическое описание твердого шанкра. Воистину от великого до смешного один шаг: ему же принадлежит героический и ошибочный опыт самозаражения «венерическим ядом», в результате которого он «доказал» тождественность твердого шанкра и гонореи (гной для прививки был взят от больного, страдавшего одновременно гонореей и нераспознанным сифилисом) и тем самым осложнил развитие учения о венерических болезнях в конце 18-го и первой половине 19-го веков.

Ученики Хантера Э. Дженнер и К. Парри (в литературе он чаще упоминается как Пэрри; его имя осталось, в частности, в эпонимических названиях диффузного тиреотоксического зоба, описанного им до К. Базедова, и лицевой гемиатрофии) установили патогенетическую роль поражения венечных артерий сердца при грудной жабе; в частности, при вскрытии тела учителя Дженнер обнаружил обширные изменения венечных артерий и задней стенки левого желудочка сердца. Так были заложены основы учения об ишемической болезни сердца и инфаркте миокарда. К концу 18-го века относится и описание ревматизма сердца Д. Питкерном, установившим, что перенесшие острый суставной ревматизм пациенты чаще страдают поражением сердца; однако только в 30-х годах 19-го века пришло понимание того, что ревматизм -- не патология суставов, а системное заболевание с преимущественным поражением сердца.

Эдуард Дженнер (1749--1823) с 1773 г. работал сельским врачом (упоминания в литературе о «ветеринарном враче» Дженнере -- явная ошибка1) и обратил внимание на повторявшиеся случаи, когда, переболев оспой коров, человек не заболевает натуральной оспой. После многолетних проверочных наблюдений, проведенных под научным руководством Хантера, он в 1796 г. привил восьмилетнему мальчику коровью оспу, взяв отделяемое из пустулы на руке доярки, и спустя шесть недель привил натуральную оспу: пациент остался здоров. В 1798 г. Дженнер сообщил о 23 случаях невосприимчивости к натуральной оспе лиц, которым ранее была привита коровья оспа. Так началась вакцинация, сыгравшая решающую роль в борьбе с оспой, полиомиелитом и рядом других опаснейших инфекционных болезней.

Современником и соотечественником Гебердена и Хантера был шотландец Джон Прингл (1707--1782), ученик Бургаве, придворный врач, президент Лондонского королевского общества (1772--1778), который установил тождество тюремной и больничной горячки (сыпного тифа), утверждал, что формы дизентерии являются разновидностями одной болезни, стал одним из основоположников военной медицины (его книга «Наблюдения над болезнями солдат в лагерях и гарнизонах» многократно переиздавалась и переводилась, в том числе и на русский язык). Однако не видно, на каком основании можно считать этих самых выдающихся врачей Лондона представителями одной и той же клинической школы, если у них были разные учителя, если последователь Сиденгама Геберден был главой научного эмпирического (гиппократического) направления, а Хантер развивал теоретическую базу медицины и если оба они разрабатывали такие проблемы патологии, которые не имели ничего общего с основными научными интересами Прингла? (Исключением можно считать сифилис: именно благодаря Принглу и в меньшей мере Хантеру в лечебную практику британских врачей вошло внутреннее применение ртутных препаратов).

Выдающийся шотландский врач того времени -- Джеймс Линд (1716--1794), автор первых описаний болезней моряков, установившего связь цинги с характером питания и предложившего способы ее лечения («Трактат о цинге», 1753; русский перевод, 1798), один из основоположников морской гигиены.

Своим заметным развитием в 18-м веке клиническая медицина была обязана, разумеется, не только медицинским столицам того времени, не только голландским, австрийским и британским врачам. Так, во Франции границы медицинского знания успешно расширял врач и анатом, член Французской академии наук Раймон Вьессан (1641--1715)--автор классического труда по анатомии нервной системы (1685) и первой книги по анатомии, физиологии и патологии сердца (1715). Он разрабатывал функциональную анатомию нервной системы, изучал взаимодействие головного мозга и внутренних органов, пытался объяснить патогенез ряда симптомов нервных болезней; уточнил анатомическую картину митрального стеноза, расположение венечных артерий сердца, открыл мельчайшие венечные вены; многие анатомические образования названы его именем. В области клиники мы обязаны ему описанием внешнего вида больного и особенностей пульса при недостаточности клапанов аорты (1695) и симптомов застоя крови в легких при митральном стенозе (1705); он отметил симптомы наличия экссудата в околосердечной сумке и значение сращений перикарда.

В середине 18-го века его соотечественник Жан Батист Сенак (1693, по другим данным, 1705--1770) опубликовал руководство по анатомии, физиологии и болезням сердца с описанием его нервных сплетений, клинической картины нарушений сердечного ритма, воспаления околосердечной сумки, сужения левого артериального устья, рекомендацией применения кровопускания и успокаивающих средств при сердечной недостаточности и хинина при упорных сердцебиениях (1749).

Однако самым замечательным событием в медицинской науке, оказавшим непреходящее влияние как на формирование клинического мышления, так и на развитие практики клинической медицины, явилась публикация итальянским врачом и анатомом, профессором практической медицины Падуанского университета Джованни Баттистой Морганьи (1682--1771) книги «О местонахождении и причине болезней, выявленных анатомом» (т. 1--2, 1761): говоря словами Р. Вирхова, она знаменовала собой трансформацию анатомии в «фундаментальную науку практической медицины»; можно сказать, что это было начало патологической анатомии как самостоятельной медицинской науки и клинико-анатомического направления в медицине. Различные патологические образования и клинические симптомокомплексы описаны Морганьи и носят его имя (так, обморок, вызванный нарушением ритма сердечной деятельности, назван синдромом Морганьи-- Адамса--Стокса), но не эти частные открытия обессмертили его имя; его главная заслуга в том, что он убедил врачей в каждом конкретном случае искать «место, где сидит болезнь». У парижской клинической школы Корвизара это направление исследований стало одним из главных средств преобразования клинической медицины, но это произошло на следующем этапе ее развития -- в первой половине 19-го века.

Если в отношении анатомической основы и клинической симптоматики ряда болезней, прежде всего нервных и сердечных, медицина того времени сделала заметный шаг вперед, то в методах исследования и лечения терапевтического больного принципиальных изменений не произошло. Так, в области патологии органов дыхания врачи различали плеврит и пневмонию, но практического значения это не имело: предписываемое лечение было одинаковым -- грелки на область болевых ощущений, кровопускания и слабительные (а эффективных средств лечения, разумеется, не было вообще). Ни 17-й, ни 18-й век ничего не добавил к уже существовавшим приемам обследования: расспрос, осмотр больного и его выделений (исследование мочи включило теперь и определение ее вкуса), ощупывание (главным образом пульса) -- все это было известно и раньше. Изобретение Ауэнбруггером перкуссии -- выдающееся открытие 18-го века -- не получило практического применения. К концу века если и были врачи, пользовавшиеся перкуссией по Ауэнбруггеру (в частности, история отечественной медицины свидетельствует, что виднейший в России 18-го века хирург Я.О. Саполович применял этот метод), то их были единицы; остальные ничего о ней не знали.

И в 17-м, и в 18-м столетиях продолжали господствовать полипрагмазия со сложнейшими лекарственными прописями либо, наоборот, «простое» лечение в соответствии с рекомендациями одной из модных медицинских «систем»; лишь немногие врачи позволяли себе не иметь тщательно охраняемых собственных «секретов» терапии и лечили рациональным сочетанием диеты, физических методов воздействия, психотерапии и немногих лекарственных средств, получивших убедительное эмпирическое доказательство их эффективности (примеры таких врачей мы называли -- Гарвей, Сиденгам, Геберден и, конечно, не только они). И все же нельзя не отметить один блистательный прорыв в будущее фармакотерапии, связанный с именем британского врача и ботаника Видеринга (1741-1799).

Уильям Видеринг (в литературе встречаются неточные написания -- Уайтеринг, Уитеринг) по праву может быть назван пионером рационального лечения болезней сердца. Окончив Эдинбургский университет, он практиковал в центральной Англии и одновременно занимался ботаническими исследованиями; его монография, посвященная флоре Британских островов и опубликованная в 1776 г., получила признание как классическое произведение литературы по ботанике. Годом ранее он сообщил о случае выздоровления больной с выраженными отеками, которая пила чай из настоя трав, включая наперстянку, применявшуюся уже в течение двух столетий, но только в качестве рвотного средства. Десятилетнее изучение фармакотерапевтических свойств наперстянки Видеринг завершил публикацией знаменитой монографии (1785), где подробно изложены показания (при определенных формах отеков; он уже был близок к пониманию того, что это сердечные отеки) и противопоказания к ее применению, способ введения и дозировка (ему удалось стандартизовать препараты из листьев наперстянки). Так началось лечебное применение наперстянки при отеках; беда заключалась в том, что оно проходило без учета методических рекомендаций Видеринга. Наблюдая ошибки врачей, он писал: «Нет ничего удивительного в том, что больные отказываются принимать такое лекарство, а врачи боятся его выписывать». Как и перкуссия, по Ауэнбруггеру, эффективное лечение наперстянкой, по Видерингу, было важным достижением следующего, 19-го столетия: только во второй его половине, после работ И.Л. Шенлейна, Л. Траубе, К. Вундерлиха и других клиницистов, наперстянку стали изучать и применять как основное средство лечения сердечной недостаточности.

Аналогичным было положение в хирургии. Она по-прежнему не знала антисептики и эффективного обезболивания, не опиралась на анатомию (Хантер, Дезо и им подобные хирурги были исключением), но обогащалась многими частными достижениями. Так, основатель Королевской академии хирургии в Париже, выходец из цеха цирюльников, ставший профессором хирургии и избранный в парижскую «Академию бессмертных», Жан-Луи Пти (1674--1750) описал поясничный треугольник и грыжи этой локализации, предложил метод лечения разрыва ахиллова сухожилия, 8-образную фиксирующую повязку при переломах ключицы, изобрел винтовой турникет для остановки кровотечения и т. д. Основателем хирургической академии вместе с Пти справедливо называют Пейрони; дипломированный врач, лейб-хирург короля Людовика XV (с 1736 г.) Франсуа де ля Пейрони (1678--1747) ввел в хирургию методы катетеризации, операции удаления камней и пункции мочевого пузыря, операцию промежностной уретротомии и описал (1743) склерозирование кавернозных тел полового члена (болезнь Пейрони); таким образом, ему принадлежит крупный вклад в создание фундамента будущей урологии. Пьер Жозеф Дезо (1744--1795), главный хирург знаменитой парижской больницы Шарите, профессор хирургической клиники, разрабатывал хирургическую анатомию и пропагандировал ее роль в развитии клинической хирургии; он предложил иммобилизующую повязку при переломах ключицы (повязка Дезо), оригинальные способы ампутации конечности и оперативного лечения артериальных аневризм, разработал правила применения зондов при интубации трахеи и мочевых катетеров и т. д. Биография Дезо написана его учеником М.Ф. Биша, о выдающемся вкладе которого в теоретическую и клиническую медицину мы будем говорить на следующей лекции.

В Германии крупнейшим хирургом в 18-м веке был профессор анатомии и хирургии Лоренц Гейстер (1683--1758): он описал некоторые анатомические образования, которые носят его имя (например, заслонка Гейстера в пузырном протоке), предложил ряд хирургических инструментов, опубликовал фундаментальное руководство по хирургии. В Великобритании один из учителей Дж. Хантера Персивел Потт (1713, по другим данным, 1714--1788), главный хирург госпиталя святого Варфоломея, описал туберкулезный спондилит с образованием горба (болезнь Потта) и переломовывих в области голеностопного сустава (перелом Потта), профессиональный рак кожи у трубочистов (опухоль Потта) и врожденные грыжи, создал ряд хирургических инструментов (например, нож Потта), был автором трудов по патологической анатомии. Собрание его сочинений (многократно переизданное на основных европейских языках) в последней трети 18-го -- начале 19-го века широко использовалось не только британскими, но и французскими, немецкими, итальянскими врачами. Итальянские хирурги и анатомы той эпохи (например, А. Скарпа) остались в истории медицины главным образом благодаря их анатомическим исследованиям; самый знаменитый из них -- Антонио Вальсальва (1666--1723), преемник М. Мальпиги на его кафедре в Болонье и учитель Дж.Б. Морганьи, автор ценных работ по анатомии и физиологии органа слуха, предложивший способ исследования проходимости слуховых труб (опыт Вальсальвы) и описавший признак перелома подъязычной кости (дисфагия Вальсальвы); он прославился также попытками оперативного лечения болезней уха.

В клинической медицине 18-го века принципиальные сдвиги наметились только в акушерстве и психиатрии. В акушерстве они затронули и его теоретическую базу (разработка учений о женском тазе и о естественных родах), и практику родовспоможения (применение акушерских щипцов, операции кесарева сечения), и вопросы организации акушерской помощи. Нидерландский акушер Хендрик ван Девентер (1651--1724), заслуживший имя «отца современного акушерства», положил начало детальному изучению женского таза, в том числе его деформаций (общеравномерносуженный таз, плоский таз), осложняющих течение родов, и отметил особое клиническое значение проблемы узкого таза (1701); он разработал акушерскую тактику в родах и опубликовал одно из первых руководств по акушерству, которое было переведено и издано во многих странах Европы. Это было в самом начале века; ближе к его концу второй основоположник акушерства Жан Луи Боделок (1746--1810) опубликовал свое фундаментальное руководство по акушерству (1781). Он применил методику измерения женского таза, сохранившуюся и в современной медицине, был пионером выведения родильных отделений из больниц общего профиля в родильные дома и первым директором созданной в Париже якобинским Конвентом акушерской больницы Матерните. О характере научного мировоззрения Боделока свидетельствует его утверждение, что «акушерские операции могут быть доведены до степени геометрической точности; самый акт родов есть также лишь механический процесс, подчиненный законам движения». В Германии существенный вклад в разработку учения о женском тазе внес Л. Гейстер.

Во Франции, Великобритании, Германии открывали родильные палаты в больницах общего профиля и специализированные родильные дома, а затем и университетские кафедры повивальной науки. Первый родильный госпиталь с повивальной школой («Повивальный институт») был открыт в Страсбурге в 1728 г. (по другим данным, в 1725). Первый самостоятельный профессорский курс акушерства в университете (его читал ученик А. фон Галлера профессор Геттингенского университета Иоганн Георг Редерер, 1726--1763) и, возможно, первая акушерская клиника открылись в Геттингене в 1751 г. Оказание лечебного пособия при патологии беременности и родов перешло из рук акушерок к врачам-акушерам. В этом веке повивальное искусство стало повивальной наукой, то есть акушерством -- законной частью официальной университетской медицины и врачебной профессией.

Поворотную роль в развитии науки часто играют не факторы так называемой внутренней ее истории, то есть логика ее развития сама по себе, а события «внешней» по отношению к науке истории. Именно такое решающее влияние политической истории на ход формирования научной психиатрии мы наблюдаем в рассматриваемую эпоху. Французская революция конца 18-го века выдвинула на авансцену целую когорту врачей-политиков разной масти: от лютых якобинцев до умеренных реформаторов. Среди них были знаменитый Жан Поль Марат, один из вождей якобинцев, оставшийся в исторической памяти идеологом кровавого террора, но до того -- известный врач, практиковавший в Великобритании и Франции, автор пионерских научных работ в области электротерапии; Жозеф Гильотен, профессор анатомии в Сорбонне, который, исходя из гуманных соображений, предложил заменить специальным механизмом топор в руках палача для обезглавливания осужденных на казнь; этот механизм вошел в историю под названием «гильотины». Врачи-политики играли очень заметную роль в революционном Конвенте, все их помыслы были устремлены в будущее, но особой прозорливостью они, видно, не отличались: всю ночь на 28 июля 1794 г. они горячо спорили об устройстве сельского здравоохранения в будущей Франции, а наутро якобинская диктатура пала, к власти пришли термидорианцы.

Атмосфера революционного времени, дух всеобщих реформ, поддержка Конвента позволили коренным образом изменить принципы и тактику содержания и лечения психически больных; эту насущную задачу выполнил Филипп Пинель (1745--1826), автор трудов по вопросам меланхолии и мании, популярных руководств по внутренним болезням и душевным болезням, создатель клинической школы (среди его учеников -- Ж.Э.Д. Эскироль). В возглавляемых им парижских психиатрических учреждениях Бисетр и Сальпетриер он отменил наиболее жесткие меры «усмирения» психически больных (приковывание цепями, содержание в казематах и др.), ввел больничный режим, врачебные обходы, прогулки больных, организовал трудотерапию. Так был начат процесс превращения «сумасшедших домов» в психиатрические лечебницы, сложились условия для развития психиатрии как научной медицинской дисциплины. Поэтому есть все основания считать Пинеля одним из основоположников современной психиатрии.

С Французской революцией связано и повышение научного статуса медицины и ученых, которые ее представляли. Когда вместо упраздненной Королевской академии наук в 1794 г. был учрежден Национальный институт наук и искусств во главе с выдающимся математиком, астрономом, физиком П.С. Лапласом, то в это высшее научное учреждение Франции, по настоянию Лапласа, были включены и врачи; характерен основной аргумент Лапласа, решивший этот вопрос: если врачи будут вращаться среди ученых и работать совместно с ними, то и медицина станет наукой... Вообще, применительно к 17-му и 18-му векам можно отметить двойственное отношение общества к врачам и медицине: с одной стороны, доктора медицины принадлежали к привилегированному и материально обеспеченному слою общества, с другой -- врачи и медицина были любимой мишенью острых критичных умов (о чем свидетельствует, например, творчество Мольера, Фонтенеля, Вольтера, многих художников).

Что касается положения хирургов и акушеров, то именно в 18-м веке началось их реальное освобождение от средневековых пут, связывавших их с цехом цирюльников, и от унизительного подчинения докторам, о котором красноречиво свидетельствуют клятва французских хирургов «оказывать почет и уважение всем докторам... факультета, как то обязаны делать ученики», обструкции со стороны студентов немецких университетов при любой попытке профессора заговорить о необходимости уравнивания в правах врачей и хирургов и такой знаменательный факт, что в Великобритании только в 1800 г. произошло окончательное разделение хирургов и цирюльников. На кафедрах университетов хирургию преподавали вместе с анатомией и другими предметами; курс хирургии, как и акушерства, был сугубо теоретическим. Положение акушеров было еще сложнее, поскольку, например, в Париже, где существовало учебное заведение для повивальных бабок, последние, защищая свои корпоративные интересы, не допускали туда врачей, у которых поэтому не было условий для обучения акушерской практике. Вместе с тем еще в первой половине века были открыты Королевская академия хирургии в Париже (1731), где в отличие от университетов велось клиническое преподавание хирургии, изучалась хирургическая анатомия (в 1743 г. академия была полностью приравнена в правах к университету), а также хирургическая клиника в Дрездене (1748), родильный дом первого в Германии профессора акушерства И. Г. Редерера в Геттингене; они были «первыми ласточками» и потребовались все десятилетия 18-го века, чтобы европейские хирурги и акушеры были полностью уравнены с врачами в отношении образования и лечебной практики.

Подводя итог обсуждению развития клинической медицины в 18-м веке, то есть на начальном этапе ее истории, еще раз отмечу, что основное направление этого развития и характерные черты сложившейся к тому времени медицины позволяют нам рассматривать ее как эмпирическую область знаний. Только в 19-м веке медицина уверенно пошла по пути естественных наук.

Грубая тканевая кукла младенца, появляющегося из матки — один из первых акушерских манекенов в натуральную величину, используемый для обучения сельских женщин практике родов и акушерства. Такие манекены были придуманы новаторской французской акушеркой XVIII века. Её звали Анжелика Кудрэ (полное имя Angélique Marguerite Le Boursier du Coudray).

Анжелика дю Кудрэ родилась в 1715 году в Клермон-Ферране, в выдающейся французской семье потомственных медиков. Мало что известно о годах её молодости, за исключением того факта, что в возрасте 25 лет она закончила Колледж хирургии в Париже. Примерно в это же время у неё возник конфликт с практикующими мужчинами, которые называли себя хирургами. Медики-мужчины во всех областях медицины утверждали свои роли, включая роды; хотя акушерство традиционно была заботой женщин-акушерок. Хирурги считали, что их современные научные методы для матерей и младенцев лучше, чем народная медицина, практикуемая акушерками.

Сразу по окончанию Анжеликой Маргаритой школы, вскоре после того, как у неё возник спор с мужчинами-хирургами, женщинам стали запрещать получать образование в области акушерства. Смутившись от такого решения, женщины запротестовали и потребовали, чтобы им было позволено становиться акушерками. Мадам дю Кудрэ была среди них. Она поддержала женщин. Она утверждала, что если надлежащая подготовка не будет дана им, то акушерки продолжат практиковать, будучи неподготовленными и, тем самым, могут нанести вред своим пациенткам. Более того, она заявила, что без обучения Франция будет испытывать нехватку акушерок.

Медицинское сообщество прислушалось к её словам, и женщин снова стали принимать для обучения технике родов. Чтобы оказать помощь студенткам, Анжелика Кудрэ была назначена в качестве главной акушерки знаменитой парижской больницы «Хетель Дье».

В 1759 году с мадам дю Кудрэ встретился король Людовик XV, который попросил её научить акушерству женщин-фермеров, проживающих в сельских районах, чтобы снизить младенческую смертность. В 1760-1783 годах она колесила по всей Франции, делясь своими обширными знаниями с бедными сельскими женщинами. В течение того периода она провела обучение в более чем сорока городах и сельских местечках, непосредственно обучив 4000 студентов и более 500 мужчин-хирургов и врачей.

В обучении сельских женщин, Кудрэ использовала акушерские манекены, которые сама же и создала. Манекен был моделью нижней части женского тела из ткани и кожи. Иногда он содержит начинку и состоит из реальных человеческих костей, образующих торс. Струны и ремни служат для имитации растяжения родового канала и промежности, чтобы продемонстрировать процесс родов. Голова младенца-манекена имеет сформированный нос, пришитые уши, нарисованные чернилами волосы, открытый рот и язык. Манекены были настолько подробны и точны, что Академия хирургии одобрила их как подходящую модель для практики родов.

Angélique du Coudray написала книгу под названием «Abrégé de l’Art des Accouchemens», содержащую все её лекции, которые она давала акушеркам, когда путешествовала по Франции. В этой книге 38 глав: рассмотрены такие темы, как женские репродуктивные органы, надлежащий уход за беременными женщинами, акушерство, различные проблемы во время родов и различные редкие случаи.

Манекен, сделанный по эскизам мадам дю Кудрэ — выставлен в Руане (музей Флобера и истории медицины)

Она умерла в Бордо 17 апреля 1794 года. Существует загадка вокруг её смерти, потому что она умерла в период, известный как «Царство террора» — время Французской революции, когда Франция очищала себя от врагов. Многие исследователи считают, что Кудрэ была тайно казнена, потому что она была протеже короля Людовика XV, «королевской повитухой». Другие считают, что Анжелика дю Кудрэ просто умерла по старости. На момент её смерти ей было 82 года.

Здоровье и медицина

Говоря о состоянии средневековой медицины, нельзя обойти молчанием историю становления и развития корпораций врачей, хирургов, цирюльников и аптекарей, созданных для определения поля их деятельности и защиты привилегий. Необходимо также принимать в расчет конкретные условия, в которых пациенты прибегали к помощи врачей, состояние помещений, где им оказывались медицинские услуги и альтернативные способы лечения: совершение паломничества в святые места, обращение к целителям, семейные способы самолечения.

На развитие средневековой медицины большое влияние оказала четвертая книга «Этимологии» Исидора Севильского (умер в 636 г.), посвященная медицине, которую он рассматривал как науку о восстановлении жизненной энергии. Его концепция явилась естественным продолжением гуморальной теории Галена (II столетие), распространенной в IV в. византийцем Орибазием, и просуществовавшей вплоть до XVIII века! Согласно его концепции абсолютное равновесие жидких сред организма было недостижимым идеалом, поскольку человеческое тело находилось в процессе постоянных внутренних трансформаций. Предупреждение заболеваний и их лечение было основано на выборе правильного питания, которое максимально соответствовало бы одному из четырех типов темперамента (флегматик, сангвиник, холерик и меланхолик) и соотносилось бы со временем года. В течение долгого времени благотворительные организации, наряду с оказанием помощи бедным и обездоленным, занимались лечением больных и калек.

Исидор Севильский

В больнице святого Антония госпитальеры специализировались на врачевании отравления спорыньей (эпидемия, прокатившаяся по Европе в X–XII вв.). А исцелением слепых занимались в госпитале Кенз-Вен, основанном Людовиком Святым. Существует мнение, что в этих благотворительных заведениях отсутствовали специалисты, имеющие медицинское образование, хотя в действительности многочисленные представители церкви и монахи, работающие в них, не будучи дипломированными врачами, обладали несомненными медицинскими знаниями и умениями. Именно в монастырях тщательно и бережно хранили рукописные медицинские труды с аннотациями к ним. Совмещая медицинские знания с религиозными убеждениями, эти люди оказывали больным услуги и лечение, поддерживая их в духовном смысле (приводя в пример Иова как образец терпения), подготавливая их к смерти и прося в своих молитвах о даровании здоровья и успехов лицам, оказывающим покровительство этим заведениям. Каноники, руководящие Ланским госпиталем, были широко известны во всем королевстве. Их эффективные методы лечения и услуги, которые, в принципе, они оказывали неимущим слоям населения, были также востребованы в среде аристократов и местной буржуазии. Больницы при монастырях возглавлялись сведущими в медицине представителями духовенства, иногда они отправлялись по местным сельским медицинским заведениям для оказания врачебной помощи населению. Хильдегарда Бингенская (1098–1179 гг.), знаменитая аббатиса бенедиктинского монастыря, настоятельно советовала в своих сочинениях использовать лекарственные травы, минералы и драгоценные камни для лечения некоторых заболеваний.

Однако с конца XII в. и особенно в XIII столетии происходит отделение медицины от церкви. Не обладая священническими санами, светские представители новых поколений врачей прослыли в народе жадными, хотя оплата оказываемых ими услуг была для них жизненной необходимостью. Светские врачи участвовали в комиссиях по освидетельствованию прокаженных и подтверждению (или опровержению) диагноза, а также изучали архивы госпитальеров. А в это же время церковь эпохи григорианской реформы без устали напоминала некоторым религиозным орденам, что они слишком вовлечены в медицинскую деятельность в ущерб проповедничеству и нарушают запрет церкви на пролитие крови. Постепенное отторжение церкви от врачебной практики совпало по времени с появлением корпораций врачей и аптекарей. Услуги, не требующие высокой квалификации (кровопускания, мелкие операции) оказывались цирюльниками, хирургами и повитухами (родовспоможение).

Оставляя занятие медициной светским лицам, церковь продолжала выражать кардинальное недоверие по отношению к разного рода целителям, и в частности, по отношению к vetulae (старые женщины, «бабки», ведающие травами и обладающие некоторыми эмпирическими знаниями). «Книга простых медицинских средств» Матьё Платеария, появившаяся в Салерно между 1130 и 1160 гг., стала настоящей библией для аптекарей всей Европы. Салернская медицинская школа вообще пользовалась высокой репутацией, хотя доверие к ней с введением в число ее членов женщин постепенно стало падать. Во Франции Шартрская школа (XI и XII в.), а затем Парижский университет начали теоретические исследования в области медицины. Целью школы города Монпелье, входившего в состав Арагонского графства, а затем Майорки (с 1204 по 1349 г.) было наблюдение за больными. В ней преподавал Арно де Вильнёв (умер в 1311 г.), врач пап, написавший «Зеркало введения в медицину» и «Различные направления медицины». Наряду с дипломированными врачами, на юге Франции работали еврейские врачи, получившие большое признание и образовавшие свою собственную школу. Апогей расцвета их деятельности пришелся на XII столетие, и, несмотря на запреты церкви, их пациентами были многие христиане; впоследствии школа пришла в упадок в результате гонений, которым подвергались евреи.

Средства, к которым прибегали средневековые врачи для постановки диагноза, были немногочисленными: измерение частоты пульса, исследование особенностей крови и флегмы (слизистых выделений), желчи (черная или желтая) и мочи.

При прописывании лечения врачи принимали во внимание лунные фазы и знаки зодиака, каждый из которых, по их мнению, имел предрасположение к определенным заболеваниям (у овнов часто возникали головные боли, у львов – сердечные болезни и заболевания желудка…). Они прописывали медикаменты, в основе которых были лекарственные растения, наркотические, возбуждающие и стимулирующие средства (опиум, камфара, мускус, ароматическая смола мирра, алоэ), пряности (корица, гвоздика, мускатный орех) и животные продукты (высушенная и измельченная улитка излечивала бесплодие и облысение). Принципом лечения было назначение лекарственных препаратов, оказывающих противоположное воздействие на жидкостные среды организма. Следует отметить, что медицина того времени не имела анатомических знаний о строении человеческого тела. Первое вскрытие трупа произошло в 1315 г. в Болонье, в 1376 г. – на факультете в Монпелье и в 1407 г. – в Париже. Для восполнения редких возможностей непосредственного изучения человеческого тела получили большое распространение анатомические рисунки. Но роль сердца в функционировании организма и принципы циркуляции крови пока оставались неизвестными. С приходом Черной смерти (чумы) врачи советовали изолировать больного, окуривать дома ароматическими травами и маслами для отпугивания мух и насекомых, тщательно мыть руки и ноги и подвергать пищу кулинарной обработке. А Жак Депар рекомендовал на этот период не селиться вблизи от общественных бань.

Но нельзя забывать, что для лечения обычных заболеваний люди Средневековья прибегали и к другим средствам: совершение паломничества, обращение к местным целителям и «кустарям» от медицины (зубодерам, извлекателям камней, банщикам, парильщикам и костоправам), которым они с большей охотой доверяли свои страждущие тела.

Средства от всех болезней: кровопускание, слабительное и клистир...
Слева на заднем плане сцена расчленения.
Юмористическая гравюра Никола Герера, около 1700 года.

На медицинских факультетах университетов по-прежнему придерживаются теорий Галена и Гиппократа о четырех элементах (земля, воздух, огонь и вода как составляющие тела человека) и четырех темпераментах (кровь, желчь, флегма и черная желчь), влияющих на характер и здоровье индивидуума.

«Королевская фармакопея, галеновая и химическая» (Париж, 1676 г.) Моисея Шараса или «Универсальная фармакопея» (Париж, 1697 год) Никола Лемери подтверждают скудость медицинских познаний эпохи. Болезни традиционно лечат с помощью местных растений, и появление экзотических продуктов (чая, кофе, какао и особенно хины и мака) не ставит под сомнение античную доктрину. Терапевтические свойства также приписывают драгоценным камням и металлам. Богатым пациентам Диафуарусы и прочие Пургоны (врачи из пьесы Мольера «Мнимый больной») предлагают лечебные кашки, содержащие золото и жемчуг. Ртуть используется как элемент шоковой терапии при лечении сифилиса, а сурьмой пользуются для промывания желудка (с тех пор становится известно вредное влияние этого элемента на организм). Также медики прописывают лекарства животного происхождения (шпанские мушки, пиявки и прочие твари имеют честь продаваться в аптеках и на рыночных прилавках). Ингредиенты, окутанные орелом суеверия, вызывают недоверие властей. Особенно во время расследования дела от отравлениях.

И все же развитие медицины прогрессирует с открытием кровообращения британцем Уильямом Гарвеем и усовершенствованием микроскопа голландцем Антони ван Левенгуком. К несчастью для Франции, Парижский университет побеждает в спорах, и Ги Патен вместе Жаном Риоланом воплощают консерватизм, который укрепляют неудачи в научных экспериментах. Такой неудачей стали первые переливания крови, осуществленные Жан-Батистом Дени от барана к человеку, описанные с отвратительными подробностями в «Газете ученых» и в конце концов запрещенные парижским парламентом в 1670 году. И все же некоторые сложные операции уже освоены; в своих «Знаменитых людях» Шарль Перро воздает хвалу семейству Коло, специализировавшемуся на «операции с камнями», литотомии. Однако отсутствие правил гигиены и стерильности вредят результату даже хорошо проведенной операции.

Людовик XIV время от времени поддерживает полезные инициативы. В 1672 году в королевском ботаническом саду проходят курсы анатомического расчленения. Военная медицина модернизирована официальным учреждением служб здравоохранения флота (ордонансы 1674 и 1689 годов) и королевской армии (эдикт 1708 года). В 1674 году открывается королевский Дом инвалидов для калек войны и старых солдат, отслуживших более десяти лет (с 1710 года - двадцать лет). После создания лионского (1622) и парижского (1656) генеральных госпиталей подобные учреждения множатся в крупных городах Франции. Однако если благотворительная цель и сохраняется, эти заведения также имеют функции полицейского надзора, поскольку туда принудительно помещаются нищие и бродяги.

Университет Монпелье занимает положение диссидента по отношению к Парижскому, там гораздо легче прививаются новые идеи. Случайность ли, что первые медики короля - Франсуа Вотье, Антуан Валло, Антуан д"Акен и Ги-Кресан Фагон - все выходцы из лангедокской школы? Придворные врачи, состоящие на службе по три месяца, как и многие владельцы купленных должностей, толпятся у ложа умирающего монарха, чье мужество вызывает восхищение. «Журнал записей о здоровье короля» (1647- 1711) - очень познавательное чтиво, повествующее о медицинских и хирургических методах той эпохи. В 1684 году операция по удалению верхнего коренного зуба проходит неудачно, повреждение ротоносовой перегородки вызывает у короля длительное недомогание. В 1686 году Шарль-Франсуа Феликс успешно справляется с делом государственной важности, оперирует свищ заднего прохода. Бесчисленными прижиганиями, клистирами и кровопусканиями отмечена жизнь этого мученика, имевшего привилегию пользоваться услугами лучших последователей святого Косьмы! Окружение короля и прочее дворянство также пользуется услугами врачей. Когда не помогают наркотики и прочие снадобья, богатые пациенты отправляются лечиться на курорты, популярность которых растет день ото дня. Для лечения подагры или ревматизма модно ездить «на воды» (пить минеральные напитки и принимать ванны) в Форж, Бурбон л"Аршанбо, Виши, а также Бареж в Пиренеях. Это также удобный предлог удалиться от зараженного места, например от двора. Напомним трагический эпизод, когда в 1711-1712 годы три дофина умирают от оспы и кори. При беспомощности лекарей профилактическим средством против эпидемий чумы является свежий воздух и изоляция. (Возможно, именно это спасло Париж в 1668 году)

Псевдонаучные споры не интересуют жителей сельской местности. Здесь свое здоровье вверяют Богу. Повитухи, цирюльники и торговцы снадобьями (чаще всего ярмарочные) выглядят как знатоки своего дела или как шарлатаны. Лечение лекарственными травами и белая магия с ее отварами, компрессами, мазями и амулетами распространены повсеместно и отражают традиции предков. Духовенство и королевская власть стремятся ограничить лечебную практику, основанную на суеверии. Но разве сам Людовик XIV не является магом-целителем? Как и его предшественникам, ему приписывают некую силу, дарованную Богом. Король-чудотворец якобы может исцелять золотушных от их недуга. Но чем он может помочь от невзгод своего времени, разве что посочувствовать? В 1662 году голод терзает многие провинции, в частности Иль-де-Франс. В 1668- 1669 годы пандемия свирепствует в северных районах. В 1693-1694 годы убивает голод, в 1709-м - холодная зима. 

Бассине Ж.-Ф. Франция Людовика XIV. Великое время великих людей (1643-1715). Жан-Франсуа Бассине. – М., 2016, с. 290-294.

Сообщений 1 страница 4 из 4

Медицина XVIII века

Для медицины 18 в. отмечен усовершенствованием медицинского образования. Были основаны новые медицинские школы: в Вене, Эдинбурге, Глазго. Прославленные врачи 18 в. знамениты как педагоги или как авторы трудов по систематизации уже существующего медицинского знания. Замечательными учителями в области клинической медицины были Г. Бургаве из Лейдена и У. Куллен из Глазго (1710-1790). Многие их ученики заняли почетное место в истории медицины.

Самый известный из учеников Бургаве, швейцарец А.фон Галлер (1708-1777) показал, что раздражимость мышц не зависит от стимуляции нервов, а является свойством, присущим самой мышечной ткани, тогда как чувствительность - специфическое свойство нервов. Галлер также развивал миогенную теорию сердцебиений.

Падуя уже не являлась значительным центром медицинского знания, однако она воспитала еще одного великого анатома - Джованни Баттисту Морганьи (1682-1771), отца патологической анатомии. Его знаменитая книга «О местонахождении и причинах болезней, выявленных анатомом» (De sedibus et causis morborum per anatomen indagatis, 1761) - шедевр наблюдения и анализа. Основанная более чем на 700 примерах, она объединяет анатомию, патологическую анатомию и клиническую медицину благодаря тщательному сопоставленнию клинических симптомов с данными вскрытия. Кроме того, Морганьи ввел в теорию заболеваний концепцию патологического изменения органов и тканей.

Другой итальянец, Ладзаро Спалланцани (1729-1799), продемонстрировал способность желудочного сока переваривать пищу, а также экспериментально опроверг господствовавшую тогда теорию самозарождения.

Кровопускание, Франческо Баретта

В клинической медицине этого периода заметен прогресс в такой важной отрасли, как акушерство. Хотя щипцы для родовспоможения были изобретены в 16 в. Питером Чемберленом (1560-1631), более века они оставались тайной семьи Чемберленов и использовались только ими. Несколько типов щипцов было изобретено в 18 в., и они стали широко применяться; росло также число мужчин-акушеров. У. Смелли (1697-1763), выдающийся английский акушер, написал Трактат о родовспоможении (Treatise on Midwifery, 1752), в котором точно описан процесс родов и указаны рациональные процедуры их облегчения.

Несмотря на отсутствие анестезии и антисептики, хирургия 18 в. продвинулась далеко вперед. В Англии У. Чизлден (1688-1752), автор Остеографии (Osteographia), производил иридотомию - рассечение радужной оболочки глаза. Он был также опытным специалистом по камнесечению (литотомии). Во Франции Ж. Пти (1674-1750) изобрел винтовой жгут, первым стал проводить успешные операции на сосцевидном отростке височной кости. П. Дезо (1744-1795) усовершенствовал лечение переломов. Оперативное лечение подколенной аневризмы, разработанное самым замечательным хирургом той эпохи Джоном Хантером (1728-1793), стало классикой хирургии. Будучи также талантливым и усердным биологом, Хантер проводил разнообразные исследования в области физиологии и сравнительной анатомии.

Сам этот метод, однако, еще не настолько утвердился, чтобы поставить заслон произвольному теоретизированию. Любой теории, поскольку ей не хватало подлинно научного обоснования, противопоставлялась другая, столь же произвольная и абстрактная. Таков был и спор между материалистами и виталистами в начале 18 в. Проблема лечения тоже решалась сугубо теоретически.

Вскрытие в анатомическом театре, Уильям Хогарт

18 век обычно считается веком просвещения, рационализма и расцвета науки. Но это и золотой век знахарства, шарлатанства и суеверий, изобилия секретных чудодейственных снадобий, пилюль и порошков. Франц А.Месмер (1734-1815) демонстрировал свой “животный магнетизм” (предвестник гипнотизма), вызвав чрезвычайное увлечение им в светском обществе. Френология считалась тогда серьезной наукой. Беспринципные шарлатаны делали состояния на т.н. “храмах исцеления”, “небесных ложах”, разнообразных чудодейственных “электрических” приспособлениях.

Несмотря на свои заблуждения, 18 век вплотную подошел к одному из самых важных медицинских открытий - вакцинации. В течение столетий оспа была бичом человечества; в отличие от других эпидемических заболеваний она не исчезала и оставалась столь же опасной, как и прежде. Только в 18 в. она унесла более 60 млн. жизней.

Искусственное слабое заражение оспой уже применялось на Востоке, особенно в Китае и Турции. В Китае оно проводилось посредством ингаляции. В Турции небольшое количество жидкости из оспенного пузырька вводили в поверхностный разрез кожи, что обычно вело к заболеванию в легкой форме и последующему иммунитету. Такой тип искусственного заражения был введен в Англии уже в 1717, и подобная практика получила распространение, но результаты не всегда были надежны, иногда заболевание протекало в тяжелой форме. Более того, это не позволяло избавиться от самой болезни.

“Шип на розе”

Сифилис наводнил гигантской волной Европу. “Шип на розе”, - острили фаталисты, когда жестокая действительность вбила им в голову молотками мысль, что здесь не существует или - или!

Главной рассадницей сифилиса - и, разумеется, других венерических болезней - была публичная проститутка. Каждое сношение было тогда равносильно почти неизбежному венерическому заболеванию. Один берлинский врач, д-р П. Мейснер, недавно расследовал с этой стороны жизнь Казановы и пришел к выводу, что “Казанова заболевал каждый раз, когда имел дело с проститутками”.

Мюллер говорит в своем “Gemalde von Berlin…”: “Низшие классы совершенно заражены, две трети (сказал мне выдающийся врач) больны венерическими болезнями или обнаруживают симптомы венерических болезней. В Кобленце после вторжения эмигрантов, когда была "предложена бесплатная медицинская помощь, зараженных оказалось семьсот”.

Однако и господствующие классы страдали не меньше от этого бича. Напротив, здесь целые семейства были заражены этой болезнью еще больше даже, чем в мещанстве, так как при господстве вышеописанной свободы нравов “галантный подарок”, полученный от проститутки или балерины, очень легко передавался светской даме, и прежде всего метрессе, чем обычно не ограничивался круговорот заражений. В “Satans Harvest Home” говорится:
“Мужья передают сифилис женам, жены мужьям, даже детям, последние кормилицам, а те в свою очередь своим детям”.

Геракл и Омфала, Франсуа Буше

Многие развратники, любовь которых знатные дамы оспаривали друг у друга, положительно разносили эту болезнь по всем домам. Большая половина правящих фамилий была тогда заражена сифилисом. Почти все бурбоны и орлеанисты (представители королевской династии. - Ред.) страдали или временно, или постоянно этой и другими венерическими болезнями. И то же надо сказать о всей французской придворной знати.

В Париже, как доказали Капон, а вслед за ним Эрве, большинство балерин и актрис были сифилитичками. Так как именно из этих кругов французская знать преимущественно брала своих любовниц, то заболевание было для большинства неизбежностью. Знаменитая танцовщица Камарго и не менее знаменитая Гимар оставили почти всем своим поклонникам, среди них нескольким принцам и герцогам, такую память о своей благосклонности. Герцогиня Елизавета Шарлотта, которая, впрочем, и сама была заражена мужем, пишет:
“Балерина Дешан поднесла принцу Фридриху Карлу Вюртембергскому подарок, от которого он умер”.

Милость, оказанная государем женам придворных, вскоре переходила в их кровь, а далее в кровь их детей. Герцог Вюртембергский Карл Александр, вероятно зараженный балериной, потом заразил в свою очередь весь свой гарем, состоявший из танцовщиц придворного штутгартского театра и известный под названием “синих башмаков”, ибо право носить синие башмаки отличало всех фавориток герцога.

Когда на верху общества увидели, что почти все стрелы Амура оставляли после себя отравленные раны и что никто не покидает поле битвы Венеры без того, чтобы рано или поздно не быть отмеченным подобным знаком, то к этой ужасной болезни присоединили жестокое самоиздевательство. Болезнь была идеализирована.
Эдуард Фукс, “История нравов”

Опиумные препараты в странах Западной Европы в XVII-XVIII веках

В XVII веке испанцы, торгуя на Филиппинах и в Южном Китае, завозят в эти страны табак. Тогда же голландцы вводят обычай добавлять в табак опиум. Голландцы считали это верным средством борьбы с малярией, китайцы же поняли его как способ опьянения. От курения табака с опиумом до курения чистого опия был один шаг: обычай курения опия привился. В стране развилось опиокурение, принявшее бедственный характер. В 1729 г. эдиктом императора Юнг Чанга, а в 1800 г. — императора Киа Конга запрещаются продажа опия для курения и содержание курилен в Китае. Невзирая на законы, Англия и Голландия в погоне за прибылью продолжают контрабандный ввоз в Китай огромных количеств опиума. В конце XVIII века вся опийная торговля монополизируется в руках Ост-Индской компании.

В те годы, когда немедицинское использование опиума — опиофагия и опиокурение — уже считалось бичом стран Востока, опасность опиатов в Европе еще не была осознана. Случаи злоупотребления опийными препаратами были, конечно, и в странах Западной Европы, но «… возникавшие при этом расстройства причинно не связывались с действием опия, а расценивались как конституциональные черты, обычно вырождения» (И. Н. Пятницкая, 1975).

На протяжении веков со времен Галена вплоть до конца XIX века опиум использовался как неспецифическое терапевтическое средство в виде галеновых препаратов при многих заболеваниях, в том числе и психических. Следует остановиться на нескольких официальных опиумных прописях, весьма популярных и передаваемых из поколения в поколение.

Их состав подробно описан в работах Вуттона (1910) и Мачта (1915).

Териак . Был составлен Андромахусом, врачом императора Нерона. Его готовили на вине и меде в виде тонкой пасты, состав дан в работах Галена. Рекомендации Галена сохранили свою силу по отношению к этому опийному препарату вплоть до XVIII века. Такие города, как Константинополь, Каир, Генуя, Венеция, конкурировали за приоритет в производстве териака в средние века. В XVIII веке венецианский териак, или на жаргоне — «трикл», по популярности затмил все другие аналогичные препараты. Интересно, что у турок есть жаргонное слово «териакиды», выражающее презрительное отношение к лицам, которые не курят опиум, а едят его (Брокгауз, Эфрон, 1897). Ссылку на териак можно встретить в «Лондонской фармакопее» издания 1745 г.

Филониум . По предположению Плиния Старшего, высказанному в его «Естественной истории», автором прописи этого препарата был Филон из Тарзуса, живший в начале 1 века н. э. Это средство рекомендовалось при кишечной колике, дизентерии, эпидемия которой была в Риме во времена Филона. В английской фармакопее филониум оставался вплоть до 1867 г. Его пропись включала в себя следующие компоненты: белый перец, имбирь, зерна тмина, очищенный опиум (в количестве 1 гран на 36 гран массы препарата) и сироп из маковых зерен.

Диоскоридиум . Более поздняя опиумная пропись. Была составлена Хиеронимусом Фраскаториусом, знаменитым врачом и поэтом Вероны начала XVI века. В его состав входили, помимо опиума, корица, плоды кассии, ясенец белый, гуммиарабик, белый перец, армянская глина, камедь. В XVIII веке, когда использование опиатов стало настолько популярным, что приняло форму «семейных средств», диоскоридиум часто прописывали грудным детям как эффективное успокоительное.

Аптекарь, Пьетро Лонги

Более поздние фармакопейные опийные прописи связаны с именем Парацельса (1490-1541). На взглядах и деятельности Парацельса отразился дух раннего Возрождения — времени крутого изменения представлений во всех областях общественной жизни, науки, культуры. Выступая против слепого подчинения авторитетам древних, Парацельс выдвигал опыт как основу знания. В лекарствоведении Парацельс был известен своим учением о дозировке. «Все есть яд, и ничто не лишено ядовитости, одна только доза делает яд лекарством». Им было предложено несколько лекарственных форм опиума под названием «лауданум»: пилюли «лауданум Парацельса», которые на четверть состояли из опиума; «анодинум Парацельса» (от anodydon — греч. «болеутоляющее средство») — препарат, содержащий, кроме очищенного опиума, апельсиновый или лимонный сок, сперму лягушки, корицу, зерна гвоздики, окаменелую смолу, шафран.

«Лауданум Сиденхема», по-видимому, является производным жидкого «лауданума Парацельса» и связан с именем известного английского врача XVII века, в работе которого по дизентерии приводилась его пропись.

В конце XVIII века в «моду» вошел также и другой препарат опиума, известный как «лауданум Россо », названный по имени монаха-капуцина Rousseau, придворного врача короля Луи XVI. В отличие от предыдущих прописей «лауданум Россо» содержал сбраживающее вещество.

Этимологически слово «лауданум», возможно, происходит от латинского «Iaudandum» — нечто восхваляемое. Филологи полагают, что по смыслу слово скорее близко названию камедной жвачки, из которой в середине века готовили желудочное средство: «Iabdanum» или «Iadanum». Мачт же считает, что это слово скорее происходит от аббревиации (сокращения) двух слов «Iaudatum opium» — прекрасный опиум.

Если следовать хронологии появления опиумных препаратов в фармакопеях стран Запада, то следующим опийным средством, по Вуттону (1910), были «черные капли», появившиеся в XVIII веке. Известно их другое название — «ланкастерские» или «квакерские» капли. По опиумной активности такие капли в 3 раза превосходили лауданум.

«Семейным» опиумным средством в начале XVIII века стал парегорик . Его пропись создана известным профессором Лейденского университета Ла Мотом. В «Лондонской фармакопее» 1886 г. на основе парегорика была предложена пропись опийной камфорной настойки, в «Немецкой фармакопее» — опийной бензойной настойки. Слово «пaрегорик» также греческой этимологии и означает «успокоительный», «утешительный». Перечень опийных прописей XVII-XVIII веков был бы неполным без «доверова порошка», который предложил в 1762 г. врач Томас Дауер.

Лауданум, парегорик, доверов порошок сохранили свое значение до наших дней и упоминаются в современных фармакопеях стран Западной Европы и США.

Большое число опиумных препаратов в фармакопеях XVI-XVIII веков, каждый из которых был рекомендован для самых разнообразных по этиологии заболеваний, было не чем иным, как поиском квинтэссенции, эликсира жизни. Опиумные препараты рекомендовались при инфекционных болезнях (оспе, туберкулезе, холере, дизентерии, сифилисе, коклюше), а также при водянке, подагре, головной боли, сердцебиениях, выкидышах, печеночных и почечных коликах, кашле. Обычным способом введения был оральный, распространены были также свечи из опиума, растирки, мази и пр.
Т. И. Ульянкина, “История опиумных препаратов и проблема возникновения наркомании”